В камере было темно и сыро, затхлый воздух спирал грудь, а при каждом шаге из-под ног с пронзительным писком разбегались крысы, наводя ужас на единственную пленницу подземелья.
— Держись, Элинор, держись! — твердила она сама себе дрожащим голосом, в котором чувствовались нотки надвигающейся истерики.
Подойдя к двери, она взялась обеими руками за прутья открытого окошка и, старательно проморгавшись, уставилась в темноту, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в царящем мраке. Её некогда аккуратная причёска растрепалась, волосы выбились из косы и рассыпались по плечам. Дорогое платье местами порвалось, его лёгкая ткань не спасала от тюремного холода.
Ноги затекли от усталости и едва держали её, но Элинор упрямо стояла, опираясь на тяжелую кованую дверь. Источая удушливый смрад, в углу камеры уже целую вечность гнила куча соломы, долгое время служившая бывшим узникам постелью. Страшно представить, сколько в ней накопилось блох! Элинор даже близко к ней не подойдёт, не говоря уж о том, чтобы сесть! Вот только она даже не представляла, сколько ей ещё времени предстоит провести в тюрьме.
Их замок был захвачен ночью королевскими войсками. Обвинив благородного графа Роберта Барлоу в подготовке восстания против короля Джеральда I, командующий армией приказал бросить в темницу всю семью: самого графа, его сыновей Адама и Джонатана, и юную дочь Элинор.
— Отец, это же неправда! — воскликнула она, как только услышала столь нелепое обвинение. Стражники ушли, унеся с собой факел и оставив пленников в полной темноте. — Король обязательно во всём разберётся! — Но ответом было лишь тягостное молчание.
— Дорогая Нелли, — начал лорд Барлоу, подбирая слова. — Ты знаешь моё отношение к нашему правителю. Он недостоин трона, и я всегда открыто это говорил, но я бы никогда не пошёл против власти.
— Значит, нам нечего опасаться? — с облегчением выдохнула Элинор.
— Не хочу тебя пугать, — вставил слово Адам, старший брат. — Но если на нашего отца был написан донос, то шансов нет...
— Перестань! — оборвал его Джонатан, который был на два года младше Адама. — Ты только зря смущаешь Нелли. Я уверен, что всё обойдётся!
Элинор не знала, сколько прошло часов с момента их заточения, но через некоторое время за отцом и братьями пришли стражники, а её саму оставили в камере. А по прошествии ещё нескольких часов вернулись и за ней. Она зажмурилась от яркого света факела, бьющего ей в лицо.
— Приказано доставить вас в пыточную, миледи, — с издевательской учтивостью сообщил ей стражник. — Пойдёте сами или прикажете вас тащить?
От этого известия Элинор бросило в дрожь, в сердце что-то оборвалось, и ноги подкосились. Пошатнувшись, она еле устояла, вовремя успев схватиться за дверь. Но, взяв себя в руки, она выпрямилась и, вздёрнув подбородок, заставила сделать шаг.
— Пойду сама! — Элинор старалась говорить ровным, спокойным голосом, но трясущиеся руки выдавали её с головой.
Она шла на непослушных подкашивающихся ногах с безумно колотящимся сердцем, грозящим выпрыгнуть из груди. Что ждало её впереди? Очевидно, ничего хорошего! Что может быть уготовано тому, кто обвинён в подготовке мятежа? А его семье? Только смертная казнь! Ради устрашения подданных и предупреждения новых попыток свергнуть законную власть.
Их путь лежал мимо пустых открытых камер. Её отец был суровым, но справедливым властителем и никогда никого не бросал в темницу без достаточных на то оснований. Элинор не могла понять, кому пришло в голову оговорить лорда Барлоу, который до седых волос сохранил в душе юношеские понятия честности и справедливости. Она хотела верить в лучшее и старалась не думать над словами Адама о том, что у них нет шансов. Но король Джеральд за все годы правления не снискал ни народной любви, ни уважения подданных. В период его властвования по всему Королевству слышался стук эшафотов, на которых казнили неугодных без суда и следствия.
Сделав несколько поворотов, они вошли в круглое тускло освещённое помещение с высоким потолком. Пыточная! Эта комната была построена ещё при её прадеде, но практически никогда не использовалась по назначению, по крайней мере, Элинор не могла припомнить ни единого случая.
В центре пыточной находилась горящая жаровня, возле которой спиной к входящим стоял высокий человек. Рядом с ним изогнулся в услужливой позе низкий толстый лысый мужчина с кожаным фартуком впереди. Перед ним на столе были разложены пыточные инструменты: клещи, пилы, ножи. «Палач!» — впадая в панику, поняла Элинор.
Ноги окончательно отказались подчиняться, и она обмякла на руках у стражника.
— Ваше сиятельство, — обратился тот к стоящему к ним спиной человеку. — Ваше распоряжение выполнено.
Мужчина неторопливо развернулся, и Элинор ахнула, зажав рот рукой.
— Вы?! — не удержалась она от резкого вскрика.
На неё смотрел тот, кто ещё этим летом просил её руки у лорда Барлоу. Она вглядывалась в его суровое лицо, на котором застыло жёсткое выражение, и не могла поверить своим глазам. Он танцевал с ней на её первом балу. Его взгляд, полный молчаливого восхищения, Элинор ловила всякий раз, стоило ей оказаться в поле его зрения. Воин до последней капли крови, закалённый в боях, он не умел делать изысканных комплиментов, и рядом с ним ей, лёгкой и светлой, выросшей в ласке и заботе, было темно и душно. К тому же тогда на том самом балу её сердцем завладел совершенно другой человек. И, как оказалось впоследствии, эти чувства были взаимны и молодые люди нашли полное взаимопонимание. Тому мужчине Элинор отказала, а отец не стал её неволить. Неужели он настолько оскорбился её отказом, что готов без сожаления бросить под нож палача?!
