В Тридвадцатом Царстве, в Стопятьсотом государстве жил-был Афанасий, горшечных дел мастер. И настолько искусно он обладал этим ремеслом, что из самого царского дворца для дочки Царя заказывали у него горшки, вазы да шкатулки. Славный малый был Афанасий-горшечник: добрый, отзывчивый, весёлый. А годочков ему от роду было ни много, ни мало, а скоро 33. Хорошо жил Афанасий-горшечник, но одиноко. Матушки с Батюшкой давно уж не стало, а своя семья ещё не завелась.
Изба у Афанасия была знатная, крепкая, сам лично сруб рубил. Печь в избе была – на зависть всем боярам, а жара хватало – даже горшки обжигать. Всё было у Афанасия ладно да складно. Всё, кроме одного. Сам не свой он ходил. Мысль его терзала и тревожила, покой отбирала и жизни не давала: как будто не своей он жизнью живёт, не так он должен жить, не горшки обжигать, не в те гости он забрёл и остался, не у себя дома он. Да и чаще стал вспоминаться Матушкин наказ перед уходом: «Не твоя на тебе рубашка, найди свою и в радости носи». И всё чаще ему вспоминались обрывки: то ли сон, то ли явь, то ли сказка. Мол, якобы, народился Афанасий в рубашке, а бабка-повитуха сняла её, сложила аккуратно в мешочек холщевый и за печку убрала со словами: «Силы Небесные, Силы Воскресные, возьмите на сохранение и верните по потребности и по прошению». И дикую потребность ощущал Афанасий в этой вещице, сакральная она была для него и мир без неё становился не мил, и глаз ничто не радовало, и вкус ничто не удовлетворяло. И, как водится в волшебное предновогоднее время, загадал он в преддверии Нового года желание заветное: сыскать ту рубашку и обрести покой душевный.
А в это время, где-то на просторах Вселенной, далеко в Космосе, где живут эфирные создания и видятся миру людскому звёздами, состоялся Совет Старейшин Рода. На сем совете порешали, что Афанасий достаточно крепок и силён, его голова светла и умна, его мысли резвы, словно табун лошадей, его сердце преисполнено добра и любви к миру и пора уже ему отправляться в путь-дорогу за своей Судьбой. А в помощь ему приставят Хранителя-Разрешителя. Пусть он от бед Афанасия сохраняет и вопросы его разрешает. А чтобы помощь эта смогла быть видная, предстанет он в обличии кота дворового.
И вот однажды, встав, как обычно спозаранку, когда в избе ещё было темно, Афанасий зажёг лучину и подошел к печи. Пока доставал горшок – услышал в нём шорох, совсем не характерный для горшков. Заглянул он туда, а из него – нырк – и что-то выпрыгнуло, зверёк какой-то, весь в саже печной: то ли суслик, то ли хорёк, то ли ондатра, а то ли и вовсе крыса пробралась.
– ААААААААА! – от неожиданности завопил крепким мужским басом Афанасий.
– ААААААААА! – вторил ему, словно эхо, тоненький визг зверька на частоте ультразвука.
– КРЫСАААА! – догадавшись и кинув взгляд на хвост, крикнул Афанасий. Опрометью схватил кочергу и собрался прикоцнуть эту неожиданность!
– ГДЕЕЕЕЕ? ХВАТААААЙ! – услышал в ответ крик зверька.
–Хто здесь? – оторопел Афанасий и в недоумении огладывался по сторонам.
–Я здесь. И ты здесь. Мы вдвоём здесь? Где тогда крыса? – ещё больше удивился зверёк.
–Ты крыса! – утвердительно вскрикнул Афанасий.
– Ты нормальный?!? Сам ты крыса, а я кот!!! – с нотками обиды парировал зверёк.
–Какой-такой кот? Говорящий? – ещё больше обалдел Афанасий.
– Ну да. Ты же тоже говорящий! И я из-за этого не кидаюсь на тебя с кочергой! – заметил зверёк.
–Дык я человек, мне положено речи разговаривать – пояснил Афанасий.
– Сумневаюсь я, а человек ли ты? Чуть не угробил! Али это все человеки такие – на котов с кочергой кидаются? Али ты один такой особенный? – как бы между прочим поинтересовался зверёк.
– Дык, а какой-такой ты кот? Где шерстка твоя? Али ты кот наизнанку? И вообще, скажи что-нибудь по-котячьи! – нашелся Афанасий.
– Ну МЯУ, например! А шерстка моя – это не твоего ума забота, надобно так! Не велено тебе знать ещё! Много будешь знать – скоро состаришься! Лучше бы угостил чем гостя дорогого: молочком каким парным или рыбкой какой без косточек, а я тебе и поведаю всё, в ответ на твоё доброе сердце – промурлыкал кот.
