Мой мир рухнул перед Новым годом, в самом конце декабря, рядом с наряженной елкой вечером, часов в девять. Конец света с мандариновым ароматом.
И, как пишут в банальных книжках, «ничто не предвещало». Я просто задавала ей вопросы о том, когда начнется первая сессия и как ее настроение и боевая готовность. И она начала отвечать как-то невнятно, отворачиваясь и будто проглатывая слова: мол, в январе, после каникул… И вдруг выпалила:
– Мне нужно тебе кое-что сказать, но я боюсь, что ты меня не поймешь.
– Говори, – бодро ответила я, еще не зная, что ровно через двадцать секунд я рухну на дно пропасти, выбираться из которой мне придется очень долго.
Но сначала – предыстория…
* * *
Она – это дочь Даша, на тот момент только что отпраздновавшая свое восемнадцатилетие.
Первая сессия была в МГУ. Тут хочется поставить восклицательные знаки. МГУ! Бюджет! Во времена моей юности именно МГУ наряду с МГИМО и еще парой аббревиатур венчали недосягаемый Олимп абитуриентов. Но МГУ не был моей мечтой для ребенка, навязанной против ее воли, совсем нет. Это была ее цель.
Умный ребенок, который много лет уверенно мечтал «делать науку». Хорошая школа, которая помогла вытащить из возникшего в восьмом классе болота под названием «Не хочу учиться» и исправить казавшуюся безнадежно жиденькой слабую тройку по математике. Экстернат, позволивший сэкономить год и сосредоточиться на ЕГЭ. Три репетитора: профильная математика (да, я расскажу, как это чудо любви к ненавистному предмету все-таки произошло), биология и химия. Деньги, время, нервы. История, отлично знакомая многим родителям старшеклассников.
А как мы вибрировали нервной дрожью, наблюдая за перемещениями в списках абитуриентов: баллы, количество мест, поступит – не поступит. Мы смотрели на башню МГУ, виднеющуюся из окна на горизонте, и не знаю, как она, а я так практически молилась.
Она поступила. И это, конечно, было счастьем. Потому что весь этот путь был отчасти и моим экзаменом на звание хорошей матери, и моим ключом на пути к «свободе с чистой совестью»: я выучила, вытянула, смогла.
Даша – домашний ребенок, именно таких называют «ботаниками». Очки и учебники, философские рассуждения и научные статьи, толстые книжки и море саморефлексии.
Алкоголь и наркотики, секс и ночевки у друзей – все это началось довольно поздно по нынешним меркам, в семнадцать, хотя рухнуло на мою голову как-то сразу, внезапно, будто по какой-то дьявольской команде кто-то открыл шлагбаум «плохому». И влюбленность, конечно, – как без нее?! Красавец Саня. Ровесник. Вместе поступали.
Я в общих чертах знала историю их отношений, непростую и весьма неоднозначную, была знакома с этим самым Саней, общаясь с ним ровно и приветливо, хотя большого энтузиазма его дреды, гитара и иногда расширенные зрачки у меня не вызывали. И рассказы Даши о том, что Саня внезапно собрался бросить учебу и отправиться автостопом в путешествие по Юго-Восточной Азии, я совершенно не случайно воспринимала с некоторым облегчением. С глаз долой – из сердца вон.
Не то чтобы он мне совсем не нравился, но классический «плохой парень» – не совсем то, о чем мечтают мамы для своих дочерей. Практически все, чего боятся родители, включая разнообразные запрещенные препараты и удобную для некоторых философию полиаморных отношений, вошло в жизнь моего ребенка именно с появлением Сани.
Влюбленной девочке, восторженно, без намека на критическое мышление воспринимающей все, что транслирует, предлагает и пробует объект ее светлых чувств, не вставишь мозг на место ни ворчанием, ни критикой этого объекта. «Поэтому пусть Саня едет куда подальше», – радостно мечтала я о прекращении вечеринок, ночевок, красных глаз и мутной головы вместо учебы.
– Но боюсь, что ты меня не поймешь.
Мы остались в этой секунде предновогоднего вечера. И дальше я слышу следующее:
– Я не буду сдавать сессию. Я поеду с Саней. Автостопом. В Таиланд. Через несколько недель.
Меня снесло ударной волной – вот на что были похожи мои чувства.
Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. Все так, господа присяжные заседатели, все так.
– Нет, что за бред, ты так не сделаешь! Я против! Даже не думай! Я запрещаю! Только попробуй! Только через мой труп! Ты с ума сошла!
Мое сознание, как слепой котенок, тыкалось в бетонную стену ее идиотского, опасного, убийственного решения, разбегаясь и ударяясь о него, отлетая и скуля от боли.
– Мне восемнадцать, мне очень жаль, я не хочу тебя расстраивать, но я все равно это сделаю, и ты никак не сможешь изменить мое решение.
Слезы. Истерика. Гнев.
– Убирайся прямо сейчас куда хочешь. Уматывай! – прорыдала я.
И она убралась в ночь с маленьким рюкзачком к друзьям.
Слезы моментально закончились. Тишина. Оглушенность. Ватные ноги. Из воздуха изъяли весь кислород, дышать было нечем. И немного незачем.
Это был один из самых ужасных моментов в моей жизни.
* * *
Конечно, я могла бы не писать такую правду. Конечно, мне стыдно. И как матери, и как профессионалу. Ведь разве эта история не является тем самым доказательством моей человеческой и профессиональной непригодности? Как же я могу чему-то учить других, если вот он – результат моего воспитания.
