Я познакомился с Геннадием несколько лет назад в Крыму, на берегу Коктебельской бухты, что недалеко от Феодосии. В парке уже заиграла музыка, уже зажглись фонари и всякого рода мошкара повела вокруг них свой бессмысленный, но красивый танец, а скала Хамелеон на восточном берегу бухты все еще была освещена закатным солнцем. В свою очередь молодой месяц уже висел в зеленоватом небе над горой Сюрюккая. Гора эта на первый взгляд кажется осколком Луны или какой-нибудь другой безжизненной планеты, но, приглядевшись, можно заметить, что она напоминает и тот профиль, который великий Пушкин часто рисовал на полях своих рукописей.
В тот год море съело коктебельские пляжи почти до самой бетонной стены, и для отдыхающих были устроены над водой дощатые помосты. Вот по такому помосту я и разгуливал почти в полном одиночестве, размышляя о морских животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках, автомобилях и о спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.
Кроме меня на помосте находился лишь один человек – рослый плечистый мальчик с умным и привлекательным лицом. Опершись на перила, он задумчиво смотрел в море, где по гребням бойких, беспорядочно прыгающих волн еще скользили розоватые блики заката, где иногда мелькали острые плавники дельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.
Пловец этот привлек мое внимание. Из воды ритмично вырывалась могучая спина. Взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью на очередную волну и двигался вперед с удивительной скоростью.
– Не знаете, кто это там так здорово плавает? – спросил я мальчика.
– Это моя бабушка, – тихо ответил он.
– Бабушка?! – вскричал я. – Это удивительно.
– Ничего удивительного, – возразил мальчик. – До Великой Отечественной войны она была чемпионом Осоавиахима в плавании на сто метров баттерфляем. И по прыжкам с трамплина, – помолчав, добавил он.
Едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:
– А во время войны?
– Во время войны ей пришлось, как и многим другим летчицам, служить в бомбардировочной авиации…
Бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море. Я покосился на мальчика. Он смотрел прямо перед собой за еще различимую черту горизонта. Отблеск молодого месяца стоял в его глазах. На груди его я заметил висящий на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой, похожей на испанский дублон XVI века.
– А вы почему не плаваете со своей бабушкой? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Да так, не хочется…
– Может, не умеете?
Он быстро взглянул на меня и усмехнулся:
– Просто мне надоело плавать. За последний год мне это занятие немного прискучило.
Что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда он произнес эту довольно странную для мальчика фразу. Еще раз я посмотрел на него, и мне показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже, а где-то в другом месте, где-то далеко, очень далеко, очень…
– А вы, я вижу, писатель, – проговорил он.
– Как вы догадались? – вновь поразился я.
– А вон у вас мозоль на указательном пальце правой руки. Такие мозоли есть у всех писателей. Конечно, у тех, кто пишет.
Удивлению моему не было конца.
– Позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такой темноте?
– У меня довольно острое зрение.
– Ну хорошо, а если бы я писал на пишущей машинке?..
– Тогда я догадался бы по другим признакам.
– Фантастика! – воскликнул я. – Вы меня не разыгрываете?..
– Геннадий, – назвал он свое имя.
Я тоже представился.
– Я достаточно хорошо воспитан, Василий Павлович, – сказал Геннадий, – чтобы не разыгрывать взрослых. – Он глянул в ночное уже море. – Бабушка возвращается.
В темноте слышались только музыка и голоса из парка да плеск волн.
– Все-таки разыгрываете меня, Геннадий…
– Да нет. Она уже в десяти метрах… Плывет под водой.
– Может быть, вы видите ночью, как днем? Может, вы так называемый никтолоп? – воскликнул я.
– Вы угадали, – просто ответил Геннадий.
Несколько секунд спустя бабушка с шумом вынырнула возле самой лестницы.
– Генаша, ты здесь? – спросила она низким девичьим голосом.
– I'm here, granny! – ответил Геннадий с идеальным английским произношением и добавил на незнакомом мне языке: – Хавá свимматóре ю лер?
– Бундербýл верá óччи! – с жизнерадостным смехом ответила на том же языке бабушка и стала легко подниматься по лестнице.
Она была похожа на сильно увеличенную копию известной скульптуры «Девушка с веслом», но вблизи, однако, можно было разглядеть в ее лице следы былой красоты.
– Познакомься, бабуля, – сказал Геннадий. – Это писатель Василий Павлович.
– Очень приятно, – пророкотала бабушка, протягивая мне мокрую руку, – Стратофонтова Мария Спиридоновна.
От нее пахло водорослями и здоровьем.
– Пойдемте к нам чай пить, – предложила она.
До утра засиделись мы тогда на веранде их дачи, и из рассказов Марии Спиридоновны и Геннадия сложилась такая поразительная история, что я счел своим долгом пересказать ее тебе, любезный читатель. Дай руку, мой благосклонный друг, и мы вместе вступим в мир удивительных приключений, которые, оказывается, еще происходят на нашей цивилизованной планете.
