13 июля. Как трудно разглядеть в колеблющемся знойном мареве июльского дня милое родное лицо! Сейчас оно станем таким далеким и недосягаемым – от этого в душу пробирается тоскливое мучительное чувство, а глаза застилает непрошенная влага.
Нет, нет! Не нужно нарушать тоской трогательного очарования последних минут, пусть они останутся до конца такими же светлыми и радостными как были с самого момента отъезда в аэропорт.
Сейчас самолет взлетит с этого клочка негостеприимной земли, еще недавно одним своим названием вызывавшего в душе столько счастливых переживаний, и твое лицо, и полные усталости и тоски глаза станут всего – навсего счастливым, щемящим горло воспоминанием. Ты стоишь неподвижно и глядишь на самолет так, словно хочешь навсегда запомнить это мгновение, и от этого мне еще горше.
Вот уж и дежурный по аэровокзалу уходит из самолета, попутно возмущаясь, что какая-то чешка из Праги посадила в кресло ребенка и поэтому одному из пассажиров не хватило места! Ее успокаивает пограничник, встречавший самолет во Львове, подполковник лет тридцати пяти, с простым открытым лицом. Он смущенно хмурится и торопит дежурного, говоря, что командир корабля сам что-нибудь сделает и что очень неудобно делать чешке замечание. Так сказать «международный конфликт».
Меня кто – то тормошит и заставляет сесть в кресло. Звонко захлопнулась дверь, дверь в твой мир, мир, в который я вложил всю свою любовь к красоте, мир, из которого хотел я сделать сказку; но вот взревели моторы – самолет пошел на старт, промелькнули в последний раз постройки аэропорта, кущи деревьев, таксомоторы у подъезда. Мучительно ищу среди них стройную маленькую фигурку в черном и не нахожу.
Самолет отрывается от земли, и во всем теле вдруг появляется какая – то необычная легкость; мысли бегут четко и ясно.
Неожиданно откуда – то из глубины сознания приходит мысль, редкая и жестокая в своей неопровержимой ясности – один! Снова один со своей бесконечной мечтой о счастье. Под крылом самолета в спокойном величии проплывает Львов, а навстречу уже несутся в бездонной синеве небосвода легкие кучевые облака.
В сознание властно и требовательно навстречу рвется новая жизнь, незнакомая, полная неожиданностей и приключений. Переплетаясь с тем, что было, она дает что – то новое сильное, еще не вполне осознанное, но большое, заставляющее всей душой стремиться вперед навстречу трудностям с твердым сознанием преодолеть все.
Бескрайние просторы; плывут под крылом корабля зеленые кущи рощ, озера, реки. И без конца и края текут и текут мысли, мысли о том, что осталось за бортом самолета. Бегут, повторяя каждое сказанное слово, каждый сердечный порыв. Бегут мысли, медленно, но верно, гасят бурю переживания, гаснет рассудок, погружаясь в бесконечную сладкую дрему, сознание гаснет, человека охватывает глубокий сон.
Как странно! Тихо шумит листва, словно подчеркивая охвативший ее мрак, острый и пряный аромат цветущих лип могучей пьянящей силой заставляет тяжело вздыматься грудную клетку.
Глаза. Огромные от резких ночных теней. Отчего они так блещут, словно в них струится огонь – нет, слезы льются – непрошенные и обильные. Словно драгоценные камни, сверкая в лунном свете отдаленного окна, бессильные побороть себя, прыгают и дрожат губы, снова и снова вызывая потоки слез. Мечутся непонятные бесформенные мысли. Где, когда, отчего, кто льет эти слезы, такие горькие и в то же время полные невыразимой прелести. К горлу подкатывается горький соленый клубок и душит, душит!
Почему так сладка эта робкая неумелая ласка огрубевшей в труде руки, прижатая к лицу моей ладонью. Как неумело и судорожно скользит она по лицу, порываясь, словно стремясь сжать его все в своем маленьком кулачке, стараясь оторвать от лица что – то невидимое, но такое родное, от чего невозможно отказаться, без чего нельзя дальше жить. В каком – то стремительном движении утопающего человека судорожно открываются, с трудом делая вдох, словно это последний глоток перед надвигающимся, чем – то неизбежным, грозным и бесформенным, что душит, не дает вздохнуть полной грудью словно тяжелый ночной кошмар – горе – огромное – мутит рассудок, гасит сознание, мраком окутывает сознание.
Ну ничего! Кругом звенящая бездонная пустота, усеянная какими – то фантастическими звездами. Она легкая, нежная и ласковая, и от нее сердце бьется так бешено, и все существо наполняется непонятным трепетом. Но почему же даже звезды льют слезы? И какие они стали огромные и блестящие, а слезы горячие и соленые на вкус. Нет, это не звезды – глаза огромные, полные страдания и тоски, они совсем близко и глядят прямо в душу, смотрят и не могут наглядеться, только трепещет на щеке какой – то непослушный мускул да губы ищут мои, чтобы сорвать с них всю горечь разлуки.
