Грир спустился по каменным ступеням в таверну и тут же отметил, как гул голосов резко смолк.
Появление в Сарыни Грира всегда становилось причиной изумления, граничащего с некоторым недовольством по поводу его очередного возвращения из опасного предприятия живым и здоровым. Он давно примирился с недостатками своей репутации, подобно тому, как боевой конь примиряется с тяжестью бардинга, защищающего во время битвы.
Грира мало кто любил. Завидовали. Боялись. Уважали, потому что боялись. Зато искренне. Сила его и бесстрашие может, и вправду, достойны были уважения и зависти. Их он доказал в битве при Ширке и подтвердил в походе на Верхнюю Логу. Но и по местным кабакам и тёмным закоулкам Сарыни не раз приходилось ему доказывать, что он способен если не на всё, то на очень многое.
Его дурная репутация служила ему, подобно оберегу друидов. Она его хранила. Хранила и кормила. Какой бы опасной не была новая работёнка, она ему поручалась. Если нужно было рискнуть шкурой, звали Грира. Если работа была грязной и опасной, звали его. Он всегда брал половину награды в задаток. Но, если дело было против его персонального кодекса чести, он оставлял задаток себе, и слал заказчика в пекло. И никто не предъявлял ему претензий. Одни не хотели распространяться о своих заданиях, другие не хотели выглядеть глупцами, третьи просто боялись пудовых кулаков наёмника.
Уже несколько лет после падения Небесной Скалы Грир жил в этой клоаке наёмников, мошенников, разбойников, воров и убийц. И мог с некоторым циничным удовлетворением признать себя одним из грандиозных негодяев, достигших сомнительных высот дна Лондиниума. Этих глупцов ведь никто не тащил к нему на цепи. Они сами подносили ему монеты на блюде, вперемешку со своими страхами и жадностью. А, попав в его лапы, становились ещё более трусливыми. Но менее богатыми.
Подобное положение дел не могло продолжаться долго. Грир это понимал. Рано ли, поздно ли, а вся подноготная выплывает наверх. Тогда приходит отряд городской стражи с короткими копьями и железными кандалами, и негодяя ждут рудники или, если повезёт удариться в бега – новая сточная канава в другом городишке.
Дурная слава уже делала своё дело. Луна уже дважды закругляла свои рога, а с новыми заказами никто не обращался. Дни плелись за днями. Кожаный кошель на его поясе заметно худел. К этому вечеру у него оставалось всего несколько серебряных, да горсть мелкой меди. Дела были плохи. Меньше у него не было с тех самых времён, когда он служил в гвардии у герцога Фрогхамок.
Но деньжишки беспокоили его мало. Он верил, что норны плетут нить его судьбы ровно, без узлов. Всему в этом бренном мире есть своё начало и свой конец. Всё, что случится между рождением и погребальным костром, даже пытаться держать в узде не стоит. Достаточно просто быть уверенным, что всё возможно. Стоит только захотеть. Бесчисленные злоключения, в которых довелось побывать Гриру, приучили его к спокойному плаванью по течению. Острой реакции требовали лишь люди, вносившие неожиданное разнообразие в его сумрачную жизнь.
В тот вечер Грир заявился в «Одинокую даму» от скуки. Это был один из гнуснейших кабаков Сарыни. Он пришёл сюда с неясной надеждой на счастливый случай, который избавит его от изнуряющего безделья и безденежья.
Владельцем таверны был Зубин. В шерстяной синей тунике поверх льняной рубашки, с лохматого, соломенного оттенка, шевелюрой, он стоял за стойкой и толстыми, как свиные сосиски, пальцами постукивал по тугому, объёмистому животу.
Зубин сразу заметил, как новый посетитель расположился за столиком в тускло освещённом углу таверны, и сдвинул мохнатые брови над горбатым носом. Он вовсе не испытывал желания видеть его в своём заведении. Он был наслышан, что опасный посетитель давно сидит без дела на мели, а это означало, что устраивать пирушку Грир не намерен. А вот потасовку – вполне может. Зубин для себя давно уже решил, что, если наёмник попросит угостить его в долг, ему не следует отказывать. Это было бы неумно. Грир неприятно реагирует на подобные отказы. Он сам всегда проявлял щедрость, одалживая деньги любому просящему, о возврате не беспокоился, и наивно рассчитывал на такое же отношение и к себе. Однако, к Зубину с подобной просьбой Грир не обращался никогда, но хозяин таверны знал, что когда-нибудь это произойдёт, а ведь он с огромной неохотой расставался с барышом.
Грир сдвинул берет с пером набок и осмотрелся. Около двадцати мужчин и несколько женщин сидели за столиками на лавках и шатались в проходах между ними. Все подобающим образом пили, закусывали и вели соответствующие уровню светские беседы.
Едва он присел за столик, внимание с него переключилось. Губы Грира искривились в презрительной усмешке. Он вспомнил бывалые времена, когда эта публика окружала его толпой, все спешили угостить и заручиться благорасположением Грира, как знаком причастности к важной персоне.
Манией величия Грир не страдал. Но негостеприимность местных выпивох красноречиво утверждала необходимость поиска новой территории, новых знакомств, новой репутации. Куда бы отправиться? Григ задумчиво помял щетину на массивном подбородке. В Романию? Грир поморщился: там его ещё помнят старые дружки по службе полоумному принцепсу! Им не хватило ума, как ему, вовремя понять, что этот курильщик чёрного лотоса и почитатель демонических сущностей и своё воинство заведёт в пекло. Теперь они в обиде на Грира. Он усмехнулся – те из них, кто не утонул в Ширке и не был раздавлен каменными блоками донжона Фрогхамока. Можно попробовать Берлогу или даже Новеград. Но в Берлоге полно своего лихого народа… А новеградские родовичи за его выходки, пожалуй, накостыляют, суставы повывернут, да в запечатанной бочке по морю отправят. Надо пораскинуть мозгами, чтобы найти такое место, где такому как он, будет сытно и вольготно.
