Пролог
Август, 2004 год
Было темно. Совершенно и окончательно темно. Мелькнула даже мысль, что ее просто-напросто замуровали. Буквально, как царя Ивана Василича в лифте. Только не смешно получилось. Во всяком случае, ей не до смеха. Хотя истеричное хихиканье время от времени пробивается.
Нет, так не пойдет.
Истеричной барышней она никогда не была, и становиться не собиралась. Конечно, проще всего брякнуться в обморок, но она не умеет, даже пытаться нечего. К тому же медсестра хирургического отделения – будущее светило отечественной медицины! – просто не имеет на это права.
Даже если она в отпуске.
Даже если ее похитили.
И даже если вокруг непроглядный мрак и странное, пугающее до колик в желудке движение.
Точно. Движение. Как это она сразу не поняла?
Так что же это, сказку Пушкина кто-то в жизнь решил воплотить, что ли? Родила царица в ночь не то сына, не то дочь… А потом ее, беднягу, за такие дела посадили в бочку и бросили в море.
Очень похоже.
Только она не царица и вовсе даже не стремилась преподносить царю наследников.
А темнота между тем качается. Плавно так, тихонечко. Ну точь-в-точь как в бочке, несущейся по волнам.
Откуда тебе знать, каково в бочке-то?!
Оттуда!
Догадливая потому что.
Ну-ну, тогда догадайся, кому понадобилось тебя похищать? Может, ты недавно сейф вскрывала вместо трупа в анатомичке, а? Или на твою небесную красоту польстился турецкий падишах, и велено было доставить тебя в гарем именно таким экзотическим способом?
А почему бы и нет? Красота, может, и не небесная, так обаяние просто дьявольское!
Балда! Самое время кокетничать! Наедине с собой! В полном мраке, который прямо-таки вибрирует от надвигающейся опасности. Родителей надо было слушаться, вот что! Родители, они худого не посоветуют. Была бы сейчас спортсменка, чемпионка, и в обиду себя не дала! А то скрутили, как овцу!..
Собственно, почему – как овцу?! Вполне вежливо обращались. Даже бережно.
Еще скажи «ласково», и версия с падишахом окончательно утвердится в твоей глупой голове. Истинная балда! Стопроцентная!
– По голове меня, что ли, били? – задумчиво произнесла она вслух.
Страшно не было. Разве самую малость. И еще – очень любопытно. Очнувшись в этом чернильном мраке, она сначала долго вопила, надеясь довести похитителей до инфаркта, а потом их, оглушенных и полумертвых, допросить. План не сработал. Тогда она попыталась на ощупь определить, где находится. Но было ясно только одно: склеп – или бочка все-таки?! – имел четыре стены, дощатый пол и нечто, похожее на кровать. Еще удалось нащупать дверь. И снова покричать под ней.
Собственные вопли очень быстро надоели, и, добредя кое-как до кровати, она брякнулась навзничь.
Значит, так. Орать бесполезно. Взламывать замки она не умеет. Рыть подкоп нечем.
Стало быть, надо ждать. Утро вечера мудреней.
Еще бы узнать, что сейчас – утро или все-таки вечер? Скорее, ночь. Южные ночи они как раз такие вот темные. Значит, самое время поспать.
Придя к такому выводу, она повозилась немного, улеглась поудобней, посетовала вслух, что не может, как всегда перед сном, почитать Шекспира. Или, на худой конец, Бальмонта. Довольно хихикнула над собственной шуткой и уснула с мыслью о том, что возможно это и есть приключение, то самое, настоящее, долгожданное приключение, о котором она так давно мечтала.
Июль того же года. Российская глубинка
После ночной смены гудела голова, руки тряслись, и воздух вокруг казался пропитанным хлоркой и нашатырным спиртом. Усталость была привычной, даже приятной немного, но жара, подступившая к городу еще на рассвете, теперь придавила особенно тяжело. Спину ломило нестерпимо, в висках барабанили дятлы, и пот в три ручья лился по спине и по бокам.
Зря она отказалась от Пашкиного подарка! В конце концов, брат должен помогать сестре, разве не так? А ей, видите ли, приспичило независимость и самостоятельность проявлять.
Каталась бы сейчас на машинке и горя не знала.
Хотя вряд ли можно доехать до дома целой и невредимой после двенадцати часов беготни между тяжелыми и совсем тяжелыми больными, чья бессонница – только ее забота.
Так что на машинке пусть ездит мама. Если, конечно, перестанет от страха путать папину коленку с коробкой передач и сдаст на права.
Троллейбус еле плелся, и она, в конце концов, заснула, отчаявшись попасть домой и устроиться, как белый человек, на кровати.
– Девушка, девушка, – кто-то сильно тряс ее за плечо.
– Сейчас, – пообещала она, но глаз не открыла.
– Эй, да проснитесь же! Предъявите билет! Слышите, девушка? Где ваш билет?
Лада, не приходя в сознание, бодро отрапортовала:
– В тумбочке, на полке с анализами. А утки я вынесла и клизму Федоровой поставила.
Что-то оглушительно загрохотало. Дождь, что ли, пойдет? Вон какой гром. Хорошо бы дождь. Очень кстати. Не надо будет душ принимать.
С этой мыслью она проснулась и увидела прямо перед собой незнакомую физиономию, перекосившуюся от хохота. Вокруг было еще десяток таких же, в смысле, хохочущих.
– Чего? – зевнула Лада.
– Девушка, про клизмы и утки я понял, – икая, заявил контролер, – а билетик ваш где?
– Билетик? – уточнила она в общем многоголосье забавляющихся пассажиров.
