Четвёртую уже ночь подряд Гога толком не спал. Ворочался, то и дело вставал попить, выходил на крыльцо в одних трусах, несмотря на сентябрьскую чувствительную уже прохладу. Ложился, натягивал одеяло на голову. Сон не шёл, что ты будешь делать! И опять выходил, крадучись, чтобы не потревожить жену и детей.
Одолевало Гогу беспокойство, заставлявшее последние несколько дней от всякого резкого звука вздрагивать, как бывает с тяжёлого похмелья, без причины тревожно озираться по сторонам и отводить глаза в разговоре даже с самыми близкими.
В начале недели был Гоге поздним вечером звонок с незнакомого номера. Чей-то голос учтиво спросил, мол, Георгий Иванович? Гогу только один раз в жизни величали по отчеству, да и то в районном суде, когда он проходил свидетелем по делу о краже бывшей колхозной водокачки. А незнакомец на другом конце провода, не дожидаясь ответа, продолжил голосом следователя, нащупывающего подход к неопытному гражданину, впервые оказавшемуся в роли подозреваемого, вкрадчиво:
– Скажите, а где вы взяли эту вашу монету? Она что, у бабушки в сундуке лежала? Впрочем, можете не отвечать. В ближайшее время, пожалуйста, никуда из Киселёва не выезжайте. К вам приедут. Получите за вашу находку очень приличные деньги. Вы меня хорошо поняли?
Сказал так, будто подписку о невыезде взял. И сразу же отключился. Наступила тишина. Гнетущая. Задним числом, минут через десять, в Гогиной запылавшей с ушей голове возник сбивчивый ответ: – Нашли на околице, под старым дубом … в кожаном мешочке лежала… там ещё другие были… а продавать не собирались… А кто вы такой? Вообще-то, это не только моя собственность… я не могу сейчас…
Короче, обескураженный Гога выдал жалкий лепет пацана, схваченного за руку на краже мелочи в школьной раздевалке. Только осознав всю никчемность произносимых в никуда слов, тупо замолчал. В тот вечер, точнее, уже ночью, он не придумал ничего лучше, чем достать из буфета початую бутылку «Smirnoff» и опростать её с короткими перерывами до донышка, закусывая исключительно сигаретами. Вообще-то, после женитьбы Гога от нездоровых привычек решительно отказался. Выпивку и курево держал для друзей, для случая. Вот случай и представился.
Три года тому назад, заработав на пару с дружком Витьком по три сотни на брата у фермера на картошке, взяли они у бабы Маши литр свекольной в пластиковой бутылке и уселись как обычно в роще, на краю деревни. Уже махнули по одной, луком и хлебом заели, а тут глядь, – по направлению к ним идет не торопится какой-то дядька в экипировке как у охотника, пера в шляпе не хватает. В берцы обутый. Высокий такой, статный, седобородый. В очках.
– На профессора похож, – отметил вслух Гога.
В одной руке у дядьки гуляла туда-сюда какая-то мудрёная штанга, обмотанная проводом и с колесом на конце. В другой держал он аккуратную лопатку, по виду иностранную. И штанга эта попискивала, мелодично так, навроде тетрикса. Приятели отвлеклись от выпивки и стали гадать, что за конструкция такая. Гога высказал предположение, что мужик геолог, ископаемые ищет. Витёк возразил, мол, какие тут у нас, в Киселях, ископаемые?
– У нас тут отложения одни. Морские. Помнишь, географичка в школе рассказывала, что мы на дне древнего моря живём? А этот радиацию замеряет! Я в восьмидесятом родился, а в восемьдесят шестом Чернобыль взорвался. Ты же чернобыльские получаешь? Вот он и замеряет, чтоб чернобыльские тебе отменить!
А профессор, геолог или кто он там был, запросто подошел, приветливо улыбнулся, поздоровался, спросил разрешения и подсел, бережно поместив непонятный аппарат и лопатку рядышком.
– Вы, господа, я вижу, трапезничаете? Позволите ли присоединиться?
С таким благородным обращением деревенские парни столкнулись впервые в жизни, как ответить не нашлись, однако невольно привстали, тем самым как бы не возражая. Незнакомец расположился поудобней, извлёк из нагрудного кармана жилетки аккуратную фляжку с причудливым вензелем в виде буквы «П», опутанной какими-то вавилонами, сделал глоток и сладко зажмурился.
Понемногу завязалась беседа, в ходе которой парни много чего про родную деревню интересного узнали. И при Иване Грозном разбойник Кудеяр, незаконнорожденный брат царя здесь со своей бандой лиходействовал. И через Киселёво пролегал путь степняков летом 1552 года, которых вел Девлет-Гирей на Тулу, прихватив в качестве группы поддержки османов из числа янычар, да ещё и с артиллерией. А когда отгрёб от молодцов воеводы Григория Тёмкина-Ростовского по полной и улепётывал стремглав восвояси, где-то здесь саблю свою знаменитую утерял, которую до сих ищут.
Вон там, краем леса, проходил тракт, по которому купцы товары богатые возили. А их частенько лихие люди тормозили. А вон туда если пройти, наискосок, – каменный дом о двух этажах стоял, с решётками на окнах. Потому с решётками, что в том доме помещался собственный Киселёвский сельский банк. Киселёво когда-то было богатым селом, не то что сейчас – задрипанная деревня. А почему богатым, потому что местные мужики из трезвых и додельных работали в Туле, на императорских оружейных заводах. Царь-батюшка Александр Павлович пожаловал за это киселёвскому храму Пресвятой Богородицы серебряный позлащенный ковчег весом более килограмма, который после революционного разорения неизвестно куда подевался.
