Одна мысль продолжала меня донимать – если я буду убит в этом сражении, добрые люди Саксонии, отцы моих врагов, друзья моих врагов, религиозные, трудолюбивые бюргеры и чернорабочие, поднимут кружку с пивом в облегчении и выпьют во Славу Божию. Я думал это пока перебегал из окопа в окоп, и чем больше мысль эта меня донимала, тем больше я хотел всем им назло, выбраться и показать всему миру как славить Бога своей страстью к жизни и жадностью до всех ее утех. Показать им как они нелепы в своем тупом, слепом патриотизме, смешны своим раболепием перед чужими мыслями. Я хочу заставить их увидеть его моими глазами. Скажи мне правду, мой верный друг, любовь моя, мы сможем это провернуть? Пойдешь ли со мной до конца?
Занимался рассвет, стены лазарета медленно осветились начиная с потолка до самого пола, длинные тени пересекли комнату и соединились в далеком углу, где лежали сваленные в кучу одеяла. Томас лежал без сна уже пару часов, прислушиваясь к стонам раненных и приглушенным разговорам из комнаты сестер милосердия. Где-то вдали запела каким-то чудом уцелевшая неведомая птица. Томас, не слышавший пения птиц, покинувших этот проклятый клочок земли, в немом волнении приподнялся на локте и поморщился от боли в левой части живота. Подросток не узнал пения, хоть с детства живо интересовался птицами и с большим интересом рисовал их сначала углем, а затем, благодаря кое-чьей помощи, акварелью и маслом. Шепот из комнаты сестер затих, все слушали звонкое пение. Томас вытянулся как можно выше, поближе к узкой прорези окна, запрокинул голову и тихо заплакал. Это были слезы облегчения и радости, за передышку в этом безумном мире и за возможность еще раз увидеть рассвет и послушать пение птиц. Издалека послышался шум шагов и приглушенный мужской голос что-то сказал одной из сестер, после неразборчивого ответа шаги стали приближаться, Томас быстро вытер слезы и шмыгнул носом. В дверном проеме показался широкоплечий силуэт высокого мужчины в черной военной форме Северного Саксонского союза. Тот кивнул Томасу, без лишних слов прошел через всю палату и остановился у окна неподалеку от изголовья раненого.
“В чем дело?”, – только было собрался спросить подросток, но резко подтянулся, так как в палату бесшумно вошла абсолютно седая девушка в черном дорожном платье, без головного убора и перчаток. Следом за ним вошел еще один военный, что быстро оглядел палату и тут же вышел. Но Томас этого не заметил так как пристально смотрел в глаза девушки. Анна словно не увидела его взгляда, заняться осмотром палаты, но как только их глаза встретились, она радостно улыбнулась и громко сказала, – Томас! Но тут же приглушила свой голос и тихо повторила, – Томас, я думала что ты спишь, пришла посмотреть на тебя до того как выеду в Лемго. Томас не мог не улыбнуться в ответ, хоть и продолжил напряженно и пристально вглядываться в лицо седой девушки. Та, словно не замечая сказала: Господин Беккер, не могли бы вы поправить подушки господину Лангу, так чтобы он мог приподнять голову и сесть поудобнее. Беккер слегка поколебался, но подошел к Томасу и, извинившись, выполнил просьбу девушки. Томас с облегчением откинулся на подушки и продолжил исподтишка разглядывать знакомое лицо. Анна будто не замечая продолжила рассматривать палату и тихо спросила – Томас, не хочешь ли ты пить или может быть яблок? Господин Нойманн куда-то запропастился, но яблоки у него. Нойманн, тут как тут, снова зашел в палату в этот раз со стулом в руках. Он нерешительно сделал пару шагов и поставил стул в полуметре от девушки, вопросительно посмотрев на нее. Анна благодарно улыбнулась и сказала – Благодарю за заботу господин Нойманн, но я боюсь если я сяду на этот стул то больше к нему никто не прикоснется. Нойманн смутился и хотел что-то сказать, но Анна остановила его жестом и указала на подростка – Не могли бы Вы отдать яблоки господину Лангу? Нойманн все также молча поставил сверток с фруктами у изголовья кровати. Томас покачал головой и сказал что вряд ли сможет что-то сейчас съесть. Анна понимающе кивнула и снова спросила – А что насчет воды? Подросток тут же почувствовал ужасную жажду и кивнул. Анна продолжала распоряжаться своими молчаливыми военными и попросила Беккера принести воды и, когда тот вышел, резко обернулась к Нойманну и сказала – А Вы, господин Нойманн, отнесите все же стул на место, уверена – здесь ему найдут применение, спасибо. Нойманн поколебался, но взяв стул решительно вышел. Анна повернулась к Томасу и быстро сказала – Фюрст Краусс мертв, и хоть бои еще идут, Геттинген в руках союза. Мы скоро едем домой, – добавила она помедлив. Краусс мертв? – тихо воскликнул Томас – Но как! еще вчера, то есть три дня назад… – поправился он. Он мертв – перебила его Анна – …я знаю точно, потому что держала его голову этими руками…быстро добавила она, смотря на свои ладони будто высматривая следы крови. Томас напрягся еще больше и тоже впился взглядом в шестипалые руки Анны. Беккер резко вошел в комнату со стаканом воды в руках и с недовольным лицом остановился. Нойманн в третий раз заглянул в палату и с подозрением стал осматривать лица подростков. Беккер, слегка потоптавшись на входе, аккуратно обошел девушку на расстоянии, и помог Томасу утолить жажду. Анна, как ни в чем не бывало, продолжила.
