Глухое, забытое богом село Глазово, что на Сумщине. Тогда, во времена СССР, это была территория Украинской ССР. Вначале оно принадлежало, территориально, к Зноб-Новгородскому району. Затем его передали Шосткинскому району. В селе не было ни электричества, ни асфальта. Где покосившиеся, где добротные белые избы «мазанки» возвышались справа и с лева вдоль улиц. Причём почти все избы стояли к улице боковой стеной, без окон. Это видимо пережитки сталинского режима. Люди боялись, чтобы их не подслушали и не увидели, что делается в доме. Центральная улица величалась «Плановой». Она одним своим концом выходила прямо в поле, проходя вдоль деревенского кладбища, а вторым концом упиралась в местную школу. Раздваиваясь, плавно переходила влево, под тупым углом, в улицу «Роговскую». Вправо от улицы «Плановая» под таким же тупым углом уходила улица «Красичка», в самом конце которой когда-то жили мои родители. Улица «Роговская» шла вдоль добротного дома директора, местной восьмилетней школы. Далее выходила на Кривоносовский шлях, именующийся так, потому, что он вёл в сторону села Кривоносовка. Улица «Красичка» уходила в сторону реки, по имени «Бычиха» далее стелилась мимо бригады где я работал. Заканчивалась эта улица красивой берёзовой рощей. У этой рощи по рассказам моей матери стояла ветряная мельница моего деда, отца матери.
Село Глазово
От дома директора школы влево, под прямым углом в сторону молочно-товарной фермы (далее МТФ) уходила улица «Лупатовка». Прямо от местной школы под острым углом к улице «Плановая» проходила ещё одна улица «Хуторская», народе её звали просто «Хутор». Она проходила посредине между Сельским советом и местным клубом. Клуб стоял на берегу рукотворного озера. К Хуторской улице, огибая озеро примыкала улица «Заболотная». Раньше вместо озера было болото, отсюда и название улицы. Кто занимался планировкой этого села, видимо не был знаком с геометрией. Поскольку ни одна улица в этом селе не стыковалась с другой улицей под прямым углом, как это обычно принято. Название других улиц и переулков, за давностью лет не могу вспомнить. Но чтобы выехать с деревни в сторону ближайшего города Шостка, нужно было ехать от центра села. Где, как и в каждом селе тех времён, находились: магазин, школа, сельсовет и клуб. Школа построена на месте снесённой после революции местной церквушки. Интересные истории рассказывали про моего отца, что были связаны с этой церквушкой. Когда большевики и их сторонники спилили и уронили на землю деревянный крест с купола церкви. Мой отец залез по стене церкви (что тоже было удивительно, ведь он был без одной ноги) на купол и на спиленный пенёк поставил поллитровку водки. При этом прокричал сверху: «Теперь – это ваш крест, молитесь ему, глупые люди!»
Далее нужно было проехать от улицы «Плановой» вдоль сельсовета и клуба, по улице «Хуторской», которая под острым углом ответвлялась от улицы «Плановой». Доехав до первого перекрестка повернуть направо. В сторону полевого тока, где летом сушили зерно. Затем уже повернуть налево на Ивотской шлях, который, виляя вправо-влево между лесопосадками, выходил к селу Ивот. Затем мимо пенькозавода, что стоял за селом Ивот, через тогда, деревянный мост реки Ивотка, в направлении села Крупец. Интересная поговорка ходила в народе про село Ивот. Все жители села Ивот говорили: «Москву возьмут, Ивот столицей станет». Откуда они эту фразу взяли, так никто и не знает. Проехав село Крупец, на горизонте показывались трубы военных заводов города Шостка, где были в те времена знаменитые на всю страну: завод «Свема», «Химреактив», «Девятка» и «Пятьдесят третий». По названиям заводов уже было ясно, что они военного назначения. До города Шостка, всего-то сорок пять километров, но ехать приходилось в открытом кузове машины ГАЗ- 53 или старого ЗИЛа. Глотая пыль с полевых дорог Полесья. Так эту местность называли в прессе. Автобусы начали регулярно ходить в это село гораздо позже, когда проложили брусчатку, а затем и асфальт. Хотя назвать асфальтированной эту дорогу можно было с большой натяжкой. Её ширина позволяла проехать только одной машине. В те далёкие времена, все ехали по летней дорожной пыли. По весенней – осенней распутице. Машины ползли с набитыми битком кузовами с людьми. С утра в сторону города, а вечером обратно. Просто не верится, что это было со мной и на моём веку. В это время на Кубани, откуда я переехал с родителями в село Глазово, было уже всё электрифицировано и центральные улицы были покрыты асфальтом. Делать уроки снова при керосиновой лампе было дико и весьма неудобно.
Но вот в деревню завезли дизель-генератор, поставили столбы, и провели провода в каждый дом. Но электроэнергию давали только в период утренней и обедней дойки, а ещё вечером на период показа кинофильма в местном клубе. Кстати билет в кино стоил пять копеек, после Хрущёвской денежной реформы 1961 года. Это уже была почти цивилизация. Жители деревни начали покупать электрические чайники, для быстрого подогрева кипятка к чаю или так просто, например, помыться. Первый телевизор я, конечно, видел ещё на Кубани, он стоял в «Ленинской комнате» консервного комбината. Мы с улицы, через окно, по вечерам смотрели телепередачи. Звука, конечно, не слышали, но черно – белая картинка на голубом экране просто завораживала. Неважно было, что там показывали – соревнования по водным лыжам или конькобежному спорту. Все смотрели, не отрываясь, пока проходящий работник не прогонял нас по домам. В селе Глазово телевизор первый появился, как и положено, у директора школы Петра Трифоновича. В те времена директор школы был самый уважаемый человек в деревне. Хочу отметить, он был фронтовик, командир знаменитой «Катюши». Даже председатель колхоза и сельсовета были на вторых планах. Это потом, когда они уже много наворовали, и стали очень богатые, народ их поневоле выдвинул на первый план, бедного директора, живущего на одну зарплату, на вторые планы. Назначение на должность было чисто по принадлежности к партии, тогда была в СССР одна партия – КПСС. Есть у тебя партбилет, значит, есть и руководящая должность, решение общего собрания колхозников, имело мало значения. В кулуарах говорили всякое о председателе колхоза. Но на собрании все дружно поднимали руки за предложенную райкомом кандидатуру, голосование тогда было открытым. Новый председатель видел, кто голосует за него, кто против, кто воздержался, но таких смельчаков, как правило, не было. Вторым после председателя колхоза по значимости были либо заведующий молочно-товарной фермой, либо заведующий тракторной бригадой. Им было, что воровать, и было чем привлечь на свою сторону колхозников. Председатель сельсовета постепенно отошел на задние планы и был скорее формальной властью. Справку выдать, печать поставить. Одна была у него власть, он давал разрешение на получение паспорта и возможность уехать из деревни. Молодежь тогда насильственно удерживали в деревне и приучали к работе в колхозе. Очень редко кто мог получить паспорт и поехать в город учиться. Были направления на учебу от колхоза в ПТУ, техникумы, институты, но, только по колхозным специальностям и с обязательным возвращением в родной колхоз для работы. Паспорта таким студентам не выдавали, давали направление, и это было им вместо паспорта. Купить у председателя сельсовета справку на получения паспорта мог позволить себе не каждый. Конечно дети председателя колхоза, начальника машинно-тракторной станции (МТС) и МТФ и директора школы они получали эти справки, как говорится по «блату». Но остальные выкупали, как могли, кто мёдом с личной пасеки, кто мясом, кто самогоном, денег тогда в колхозе было мало, вся оплата за «трудодни» была натуральной продукцией. На заработанные «трудодни» выдавали сено, зерно, услуги по вспашке огородов и только совсем немного, выдавали деньгами. Да и то в основном к сентябрю, чтобы детей в школу одеть, обуть. Это потом, уж при Леониде Брежневе, начали выдавать паспорта всем желающим без исключения. Такая была у нас власть, такая партия, и такая жизнь.
