Читать онлайн полностью бесплатно Камиль Галимов - Мои университеты

© Камиль Галимов, 2020

ISBN 978-5-4498-9985-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Серое январское утро 1974. Новогодние каникулы закончились. В школу надо было идти ко второму уроку. Страшно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла и бежать по морозу на занятия. Глянув на окно в спальне у меня появилась надежда на продолжение каникул. Оконное стекло было сплошь покрыто причудливым ледяным узором. Этот факт свидетельствовал о том, что за окном ниже 20 градусов, а может и все 30, а значит пятиклашки, коим я был, могут оставаться дома. С надеждой прильнул к репродуктору. Услышанное моментально развеяло мои иллюзии и заставило одеваться:

– Температура воздуха -27С°, учащиеся с первого по четвертый класс могут не идти в школу.

Обречённо натянув на себя побольше теплых вещей я столкнулся на выходе со старшим братом, у которого в отличие от меня был первый урок по расписанию, но он почему-то вернулся.

– Ложись спасть. Школа сгорела, – пробубнил он и сам отправился спасть.

Дурацкая шутка, подумал я и отправился на учебу.

Школа находилась в километре от дома. Я, как обычно, побежал, чтоб не замерзнуть. Уже на полпути в морозном воздухе появился какой-то до боли знакомый запах, и моё сердечко как-то радостно забилось в предчувствии… Выйдя на финишную прямую я в свинцовом небе увидел зарево. Нет, это не было открытое пламя, а скорее радостный полет ярких искр догорающего пламени.

Вокруг школы было какое-то оживление. Пожарники, учителя, директор с грустно-напуганными глазами и школьники суетились во дворе. Сама школа представляла унылое зрелище. Пятый и четвертый этаж, а вернее то, что от них осталось, выглядели так, будто в крышу нашей школы угодила авиабомба. Я такое видел в фильмах про Сталинград. Все верхние этажи были густо покрыты сажей и полностью прогорели. Оконных стекол и рам не было. Крыша здания отсутствовала полностью.

Мои одноклассники, взявшись в хороводе за руки, дружно распевали:

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло…

Я не без удовольствия присоединился к ним.

Позже выяснилось, что в школе ночью произошло замыкание проводки аудиоаппаратуры, которую старшеклассники забыли выключить после репетиции.

В течение последующих двух месяцев мы принимали посильное участие в ремонте школы, любимым занятием при этом был моментально придуманный аттракцион – катание с пятого по первый этаж по обледенелым лестничным пролётам. Дело в том, что во время тушения пожара полопались радиаторы отопления, да и сама пена брандспойтов немало помогла выравниванию ступенек.

Так неожиданно зимние каникулы у нас продлились на целых два месяца, а мечта, которой грезило большинство учащихся всех времён и народов, неожиданным образом воплотилась у нас.

Помню, незадолго до окончания общеобразовательной школы я с гордостью принёс своей маме рекомендательное письмо от заслуженного художника РФ и просто хорошего человека С. для поступления в Ленинградскую Художественную Академию. Мама внимательно прочла письмо и решительным движением отложила бумагу на край стола со словами:

– Это всё замечательно, но улым*, получи сначала образование и профессию, а потом рисуй и лепи, сколько тебе влезет.

Эти слова моей мамы, сказанные в нужное время в нужном месте, сыграли ключевую роль в моей жизни. Я поступил и успешно закончил мединститут и ни разу не жалел, что послушал её тогда…

Впечатление от мединститута, когда попадаешь в него сразу со школьной скамьи в неполные 17 лет можно наиболее ёмко выразить всего одним предложением: ощущение рыбы, попавшей в свою родную стихию… Лично я испытал невероятный эмоциональный и физический подъём от свидания с неизведанным морем или нет, океаном знаний…

Вкратце отмечу, что вступительные экзамены сдал на три пятёрки и четвёрку по сочинению. Как сейчас помню тему того сочинения: «Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими». Ну, раз название в рифму, значит, и сочинение надо писать стихами, решил я и написал. «Сваял» довольно быстро и стал потихоньку приглядываться по сторонам и знакомиться с аудиторией от нечего делать. Зал был устроен амфитеатром и располагался в 3-х этажном здании послевоенной постройки, которая называлась Биокорпусом. Прямо над нами я обнаружил тетку бальзаковского возраста, которая пристально озиралась по сторонам. Я решил, эта бабушка специально посажена наблюдать за абитуриентами, и толкнул соседа в локоть. Он беззастенчиво списывал. Я незаметно показал на неё. Он жутко испугался и был вынужден дальше писать сам. Когда мы поступили и увидели эту «бабушку» в параллельной группе – сильно смеялись. Моё сочинение видимо не сильно понравилось комиссии, но с другой стороны пятёрок никто не получил, а были в основном трояки и бананы, да и в купе я перебрал 2 балла выше проходного.

В списках у деканата лечфака своей группы к удивлению обнаружил себя первым в ряду с записью – староста группы. После знакомства с группой понял, что это была чудовищная ошибка. Больше половины группы 25-ти летние «ребята и девчата», умудренные жизненным опытом рабфаковцы, люди, прошедшие через горнила армейской службы и тут – я, столичный мальчишка, которому буквально на днях исполнилось только 17 лет. Не удивительно, что с первых дней учебы я столкнулся с тем, что эти ребята попросту игнорировали меня, напрочь не воспринимая меня в качестве старосты группы. Помню, на лекции буквально в первый месяц учебы декан лечфака по прозвищу Болонка объявляет: «Все студенты мужеского пола должны явиться после занятий в аудиторию Биокорпуса для „проверки голосов“, отбирать будут представители Башфилармонии. Стопроцентную явку обеспечить старостам группы». Как я только не убеждал и не уговаривал, удалось привести только одного одногруппника – ровесника Р. Мы каждый спели а капелла то, что нам подсунули филармонисты. Я обратил внимание, что напротив моей фамилии почему-то тут же появилась жирная «галка», а из всего потока (это более 300 чел., ребят конечно меньше половины) выбрали меня и ещё одного студента. Что тут началось… Во время каждой лекции староста курса стал объявлять мою фамилию с указанием незамедлительно явиться к назначенному часу в Филармонию. Поначалу я попросту игнорировал эти указания, но не тут то было. Тучи постепенно сгущались над моей головой. Вскоре узнаю, что меня вызывают на комсомольское собрание нашего курса. На повестке дня первым пунктом – исключение из рядов ВЛКСМ комсомольца Г. в связи с систематическим игнорированием решений руководства курса и деканата. Исключение из рядов ВЛКСМ в те времена означало автоматическое отчисление из института. Помню, на этом собрании, когда дали мне слово для объяснения своего «антиобщественного» поведения, ничего лучше не нашел сказать, как то, что я поступил в мединститут не петь а капелла, а получать знания и специальность врача, а если бы хотел стать певцом, поступал бы в соответствующий ВУЗ. Это вызвало бурю негодования всех членов «благородного собрания» и ещё больше настроило секретаря ВЛКСМ против меня. Мне тогда дали трехдневный срок на обдумывание, и если я не изменю своего поведения, на следующем собрании меня исключат. Спасти мою судьбу могло только чудо. И оно произошло и как всегда в лице моей Мамы, моего ангела хранителя. Узнав о моей проблеме, она решительно посоветовала пойти на приём сразу к секретарю парторганизации института доценту А. и всё как есть рассказать. Добавила, что знает его, как очень хорошего и порядочного человека. Мама проработала более 50 лет в медицине, была заслуженным и уважаемым специалистом в мед. кругах и даже была отмечена орденом за добросовестный труд. А еще она была живым воплощением феномена «абсолютной грамотности», и ей даже для коррекции сам министр здравоохранения посылал правительственные письма, перед тем как отправлять в Москву. И я пошел и попал на приём. Доктор А. внимательно выслушал меня и сказал только одну фразу: «Иди и учись спокойно». И был только один звонок декану лечфака, как я узнал потом, и всё скатилось на тормозах до нашей комс. организации. А ведь всё могло закончиться и не так.