Часть 1. Тайна моего рождения
Прошло много десятилетий с момента начала моей истории. Рассказать о ней, с моей стороны, конечно слишком рискованно, и даже слишком откровенно. Но теперь мне все равно, и я, наверное, готова к эмоциям и осуждениям чужих незнакомых мне людей.
Сколько я себя помню – я всегда была «не такой», другой. Окружающий мир воспринимала через призму своего, только мне понятного виденья. Хотя понятным оно мне было далеко не всегда. Познала я себя не сразу, по кусочкам. Словно мозаику, соединяла воедино все чувства, эмоции, качества своей души и тела. Что со мной происходит? Кто я? Зачем я? Даже теперь, прожив не одну сотню лет, я не могу до конца ответить на эти вопросы.
Родилась я в небольшом поселке Аян, что в Хабаровском крае. В одном из самых отдаленных северных районов России. Про такие места говорят «забытые богом», но именно в таких местах ощущаешь наибольшее единение с божественной силой. Поселок расположен на берегу природной бухты Охотского моря. В то время там проживало чуть более 900-ста человек. Поселок был основан в 1843 году, Русско – Американской компанией, которая рассматривала его в качестве пункта нового тракта. Новый пункт должен был связать Якутск с охотским побережьем, с целью перевозки груза. С открытием тракта появилась торговля, которая очень хорошо стала развиваться, но после продажи Аляски и прекращения деятельности Русско – Американской компании значение поселка упало. Основной доход местным жителям приносила добыча полезных ископаемых, животноводство и рыболовство. Уникальные девственные леса, чистое неприступное бушующее море, большое количество заповедников, холодная северная красота – делают это место неповторимым и единственным на земле. Если тебя там еще не было, тогда ты еще не разговаривал с Богом.
На момент моего рождения моя мать работала единственным в поселке акушером – гинекологом, но даже для нее это стало неожиданностью. Было шесть месяцев беременности, когда отошли воды. По прошествии времени, рассказывая мне об этом, она призналась, что тогда даже она не верила, что я выживу. Врачи «из большого города» говорили, что шансов у меня нет, учитывая тяжелые болезни матери во время беременности, но она так и не решилась сделать аборт. На календаре 28 января, суровая снежная зима. Бабушка Вера, помогавшая маме, тихо шепчет ей: – Она – не жилец. Готовься, родная, к похоронам, а я сбегаю за «верующим».
В нашем поселке не было церкви и батюшки. Если нужно было кого – то отпеть, приглашали человека, который знал все молитвы, часто ездил в соседний поселок, в церковь и соблюдал все посты. В нашем поселке таким человеком был дед Степан. Но, несмотря на то, что Степан ждал под дверями, чтобы по крестить меня и тут же отпеть, я дышала. Каждая струя воздуха, наполнявшая мои легкие, вонзалась в мое тело, заставляла кровь наполняться молекулами живительного воздуха, поднимая мою крошечную грудную клетку против ее воли. Но, несмотря на все старания высших сил и моего уставшего организма – жизнь все равно уходила из моего естества, через кровоточащую рану на месте пуповины. Кровь, так с трудом наполненная кислородом, никак не хотела останавливаться, и жизнь все равно медленно, но верно, покидала меня.
Когда – то давно Степан окончил медицинское училище «в большом городе», когда он и сам уже не помнил. Так что в некотором смысле он тоже имел отдаленное отношение к медицине.
Робкими неслышными шагами Степан вошел в комнату. Он, только вышел из запоя и его щетина, свидетельствовала о том, что запой длился не один день. Но когда дело касалось его долга, он чудесным образом трезвел и уже через минуту, с серьезным выражением лица, нахмурив одну бровь, делал свою «тяжелую» работу. Интересно, что жителей поселка никак не смущало такая биполярность их «верующего», даже наоборот, никто не хотел выполнять его обязанности.
Войдя в комнату, Степан остановился у порога, снял свои тяжелые сапоги и несмелыми шагами подошел к моей люльке, будто боясь увидеть то, что не сможет преодолеть. Он долго всматривался своими большими, почти, что черными глазами, с густыми длинными ресницами, в маленькое тельце, завернутое в когда – то белоснежные простыни, а теперь от крови ставшими красными. Затем медленно, тяжело дыша, повернулся к матери, сидевшей на кровати и аккуратно сел возле нее. Безмолвным взором он оглядывал комнату, будто надеясь увидеть где – ни будь ответ на свой вопрос: Что делать? Или на худой конец надежду, витавшую в воздухе и которой уже практически не осталось. Возле двери стоял большой, громоздкий шкаф черно – коричневого цвета, обшарпанный от времени, по углам и всем своим видом показывающий свою очень долгую жизнь и потому привилегию по отношению к остальным предметам мебели. За шкафом возле стены стояла большая кованая кровать, выделявшаяся своей величавостью и особенным стилем. Возле окна находился круглый деревянный стол, украшенный самодельной вытканной белой скатертью с большими бордовыми цветами. Под столом скромно спрятались три деревянные табуретки. За столом, возле стены, стоял комод, сделанный из дерева в коричневом цвете, но по сравнению со шкафом, имеющий не такую долгую историю и более современный дизайн. За комодом стояла большая русская печь, выложенная из красного кирпича и имеющая также камин, в котором сияло пламя. Горение сопровождалось потрескиванием, всхлипыванием дровишек. Трескание было слышно по всей комнате и создавалось ощущение, как будто и нет меня, так как я находилась в бессознательном состоянии. Помолчав немного, Степан сказал:
