А ведь еще сравнительно недавно русская и армянская литература жили, если не сообщающимися сосудами, то уж точно не были так разорваны, разобщены, как сегодня. Достаточно вспомнить о том, что Валерий Брюсов собрал Антологию армянской поэзии, Анна Ахматова переводила Егише Чаренца, Осип Мандельштам «изведал страхи в хищном городе Шуше…» Несмотря на то, что сегодня, благодаря форумам, мастер-классам и коллективным сборникам поэзии, мы продолжаем мерцающий диалог, творчество Лианы Шахвердян требует особого, русского прочтения, потому что поэтика сна и бреда, метафизической реальности приходила в Россию из Армении не с книгой, а с кинофильмами Сергея Параджанова, живописью Гаянэ Хачатурян.
Это – опыт сознательной изоляции Лианы Шахвердян от новейшего русского литературного стрима с его усеченной рубленой фразой, со сленгом и отвязным хлестким юмором. В некотором роде, этот язык, несмотря на пластику, певучесть и многомерность, во многом архаичен, он реконструирован заново, в чем-то обновляет наше восприятие и великого Саят-Новы (заметьте, без соловья, роз и гранатов). Тягучие, тяжелые сгустки стихов не обладают энергетикой ни горных рек, ни беглостью ртути, но в них точно растопленный воск свечей, которым заплывает песок в армянском храме, запах трав карабахского мёда… Автор не призывает выше упомянутых Параджанова и Гаянэ в качестве поводырей по собственным лабиринтам. Ее body language напоминает слепого, идущего на свет и тепло, которые он пробует открытой ладонью, но нам, все же, интересно рассматривать образы Шахвердян с помощью зеркал и окуляров двух гениальных армян тбилисского происхождения. На картине Гаянэ «Откуда мы? Из Агулиса» вздымаются багровые горы, напоминающие женскую грудь. Разве не этой страшной метафорой можно проиллюстрировать стихотворение Лианы о геноциде?
я помню слезы матери
еще до того, как родилась…
В который раз женщина становится олицетворением земли, вынужденная сцеживать не молоко, а кровавые струи…
Метафизическое зеркало Лианы Шахвердян отражает не время, но разноликие, впадающие друг в друга времена, сближает духовное – с физическим, старость – с детством, заставляет проживать много жизней. Её магическому театру всё живое и каждый предмет вещного мира принадлежат целиком.
Валерия Олюнина
прозаик, журналист, Москва
