Родился я в Иране, в этой теплой стране, где так много солнца и где небо самое красивое на свете, где солнце – это не просто солнце, а нечто большее, потому что его так много, оно награждает своими лучиками все вокруг. Звезды… звезды по ночам до того прекрасны, небо до того обширно и глубоко, я люблю свою страну, за ее небесный климат, за горы, море и за людей, которые там живут. В общем, что говорить, все равно не поймете… а, может, и поймете… если любите свою родину. Как написано в вестибюлях московского метро, в туннелях эскалаторов, «Любовь к Родине начинается с семьи», это сказал философ Френсис Бэкон, но вот как раз семью я свою не любил. Почему? Вот бы вспомнить? Не помню. Может, придет время, и я вам расскажу это. Правда. Расскажу. Только вспомнить надо. – Густав почесал свой лоб, но тут же отдернул руку от своего лба, посмотрел в зеркало, – вот только, господин следователь, я не узнаю себя в зеркале. Вроде бы это я, и, в тоже время, как будто, это и не я. Забавно, правда?
– Вы, пожалуйста, не отвлекайтесь. Рассказывайте дальше.
– Дальше?
– Да.
– Хорошо. Вам, офицеру итальянской полиции, я готов рассказать все.
Молодой офицер поморщился: «Угораздило же заниматься всякими любителями поболтать. Я, словно врач, должен отсекать все ненужное и направлять его речь в нужном направлении, чтобы поставить необходимый диагноз. И, словно доктор, по – хорошему, я не имею права на ошибку».
– Здесь у вас тоже тепло. Как тогда, когда я первый раз принял решение покинуть пределы своей страны. Шел… м… не помню какой год, но я приехал не в Россию, а в Советский Союз. Меня привез самолет в их международный аэропорт Шереметьево. Знаете такой? Нет? В Москве находится. У них там вообще-то много аэропортов. Внуково, Быково, Домодедово… Москва большой город. Но международным аэропортом в Советском Союзе был только Шереметьево…
– Зачем вы прилетели в Советский Союз?
– Учиться. В Москве был Авиационный институт, а меня в то время живо интересовала вся техника, да, к тому же в особенности все то, что движется и летает. Если учесть тот факт, что они первые полетели в космос, я справедливо полагал, что и летают и учат строить и летать лучше всех других. К тому же, СССР был относительно близко, Америка, их извечный конкурент был далеко, а во Францию, например, меня бы не отпустила моя семья.
– Почему?
– Потому что мой отец, кстати, не помню совсем его лица, и даже не помню его имени, в молодости побывал в Париже, и часто повторял мне (вот чудно: совсем не помню его голоса), что Париж – этот город разврата и проституции.
– А что он говорил про Советский Союз?
– Тоже, что и официальная советская пропаганда.
– А что она говорила?
Густав посмотрел на молодого офицера как на недотепу, пожал плечами и с апломбом сказал:
– Что там нет секса.
Офицер сделал какие-то пометки у себя на бумаге. Потом взял пульт от кондиционера и чуть-чуть убавил температуру, так как за окном было слишком жарко.
– Вы не боитесь простыть? – спросил Густав.
– Нет, я каждый день закаляюсь.
– Правда?
– Что значит «правда»? – резко ответил офицер, – вопросы здесь задаю я.
– Фи, как грубо. Вы не в гестапо, и Муссолини – дутый лев, – так пел в Советском Союзе Александр Розенбаум, впрочем, вы все равно такого не знаете. Ведите себя прилично.
Офицер посмотрел на этого человека, которого он допрашивал, с интересом: он никогда еще не видел такого. К тому же, он мало походил на перса. Нет, у него была смуглая кожа, черные волосы, но вот глаза: они были голубые. Где вы встретите перса с голубыми глазами? Он думал, думал и не находил ответа. Хотя, впрочем, он не врач, не исследователь расовых различий и зачем он всем этим будет забивать голову? Скоро все это закончится, и он пойдет в Парк, а там его ждет его девушка. О, Господи, скорее бы закончился этот день…
