Секунда, и Сван Купер чувствует, что он могущественнее, чем даже июньское убийственное солнце. Он выкидывает руку с револьвером вперед и выпускает две пули, они ложатся рядом с Алмазом. Грохот разносится по равнине над колосящимися полями и дикими маками. Будь он мечтателем, как его мать, он бы замер на миг, созерцая странную красоту кадра в сепии: лучи заходящего солнца освещают сквозь ветки плакучих ив неподвижную фигуру Алмаза, похожую на болотное пресмыкающееся среди водорослей и грязи. Но Сван Купер – пощечина этому миру, сжатый кулак, как его отец, и он не прогуливается по извилинам сердца. Слишком много там расщелин.
Дуглас схож со своим другом детства. Кости ждут ударов, кожа – вспухших ссадин, синяков и кровоподтеков в мраморных прожилках. Дуглас чувствует, как разогревается механизм, как шестерни боли привычно натягивают нервы. С этой минуты из него вырваны все, даже самые незначительные мысли. Тело теперь – лишь система органов и напряженных жил. Дуглас тушит сигарету двумя пальцами и сует ее за ухо. Он ждет момента, когда пустит в ход костяшки, привычно и нетерпеливо поигрывая серебряной зажигалкой. Он ничего не делает без знака лучшего друга.
Сван Купер вытирает вспотевшую шею, по-прежнему держа пистолет в руке. Он хотел бы навечно врастить его себе в ладонь, так упивается этим чувством: повелевать вселенной; он живее самой жизни. Сван клянется, что с этой минуты будет питаться страхом других. Будет черпать мощь в мякоти врагов. А когда городского отребья ему станет мало, отправится на поиски. Его горечь пересечет моря. Уничтожит все, до самого края света. Нет ничего проще ненависти: ненавидеть самому, вызывать ненависть других. Прощайте, мечты о поварском деле, о ресторанах с мишленовской звездой. Его отец был прав, хоть Свану трудно это признать, даже про себя. Когда скроен для битв, ничто не сравнится с пулей – квинтэссенцией власти. Уйти солдатом, вернуться героем – вот его будущее.
Сван прячет отцовский ствол в задний карман джинсов, но страх Алмаза снова пробуждает в нем хищную дрожь. Свану хочется раздавить его. Но ему хватило бы и мольбы на коленях, или – еще лучше – слез. Представив влагу на щеках жертвы, он расстегивает ширинку и мочится на рюкзак врага, брошенный на краю канавы. Дуглас хохочет и присоединяется к надругательству.
Спрятавшись за дубом, Тарек и Милли следят за всем с отвращением. Шестнадцатилетний Тарек представляет, как Алмаз достает чистыми руками мокрые вещи, объясняет дома, почему все воняет мочой и водорослями. Невообразимый стыд. От одной только мысли жить не хочется.
Но Милли не собирается жалеть старшего брата.
– Зачем быть умным, если позволяешь обращаться с собой как с собакой? – шепчет она сквозь зубы.
Тареку слишком страшно, и он молчит. Но он видит, что взгляд его двоюродной сестренки на Свана Купера сродни приношению кумиру. И тот, стоя гордо и твердо на скользких камнях, годится на эту роль. Милли не раз видела его победоносно белую рубаху на улицах Бёрдтауна. Однако взгляд ее всегда задерживался на Дугласе Адамсе, пришитом к боку Свана парне из костей и сигаретного дыма. Он напоминал ей ведьму Хоне из любимой манги Алмаза; истории о мрачной мстительнице, которая топит врагов в клубах тумана, кишащих ненасытными скелетами. Но сегодня дымный туман вокруг Дугласа не такой плотный, и Милли остро чувствует присутствие Свана Купера.
У Свана лицо отличника, но в глазах дрожит опасный блеск, а тело под стать гладиатору. В нем столько исполинского, непокорного, что Милли вдруг хочется влезть в его кожу, как в доспех. Сван – пейзаж с буграми и ложбинами из мышц и позолоченной деспотичным небом плоти.
– Уж не реветь ли ты надумал? – бросает Сван, застегивая ширинку.
От этого металлического звука, от фанфар похабной победы, Милли невольно отстраняется от Тарека и выходит из укрытия. Одна.
– Ты спятила? Нас заметят, – шепчет, теряя от страха голову, двоюродный брат.
Может, Милли и правда сходит с ума. Честно говоря, она не знает, куда несут ее ноги. Сила проснулась в ней. Гнев решает за нее, а гнев не идет на попятную. Перчинка упрямо идет вперед на тощих и дрожащих девчоночьих ногах.
– Назад! Ну же! Ты все равно ничего не сможешь сделать, – увещевает Тарек.
«Ты ничего не сможешь сделать» – удар посильнее выходки Свана Купера и его приспешника. Потому что у этой фразы есть продолжение: «Ты ничего не сможешь сделать так же, как Алмаз». Ты не такая одаренная. Не такая вежливая. Не такая… Хватит с нее отрицаний, сравнений. Хватит значить меньше брата. Она оборачивается, проперченная злостью, и пригвождает Тарека самоуверенным взглядом.
