1. Сюрпризы в день рождения
По ту сторону стекла звонко пели птицы, догорало, купаясь в солнечном свете, наше не слишком-то жаркое северное лето. По контрасту с ярким радостным днем в моей комнате было сумрачно и душно. Как же не хватает воздуха и простора! Я забралась с ногами на подоконник и обдумывала план побега из отчего дома.
Отец не впервые запирает мою дверь магией в качестве наказания. Почти две недели я провела в этих надоевших четырех стенах, но нет сомнения: едва герцог позволит мне выйти, мачеха придумает новый повод. Кажется, ее раздражает само мое существование. Сколько раз я хотела бежать, кажется, в любом другом месте будет лучше…
Крохотная серая пичуга уселась на веточку ильма, неподалеку от моего окна. Легкое тело, быстрые крылья, которые вмиг унесут ее далеко-далеко – на секунду я позавидовала птичке, ведь она свободна и вольна жить так, как ей вздумается.
Но нет, я не птица, мне мало одной лишь свободы от придирок и нагоняев. Я вздохнула и, прикрыв глаза, потерла виски. От жизни я хочу большего. Прежде всего, учиться. Герцог может отобрать книги, которые дал мне любимый учитель, но никогда не заставит позабыть мечту о путешествиях! Да, я хочу ездить по миру, собирать старинные легенды и мифы, давать им новую жизнь, открывать смыслы, искаженные в веках. Как можно быстрее покинуть этот дом, учиться, работать, повидать свет – вот что мне требуется. А вместо этого…
За окном промелькнула тень. Звонкую трель оборвал резкий торжествующий крик хищной птицы. Сердце екнуло от жалости, я вновь взглянула на ильм, где минуту назад весело распевала беззаботная птаха. Ветка опустела и слегка покачивалась на ветру. Два серых перышка кружились, словно танцуя.
В дверь постучали, и я, обернувшись, вопросительно уставилась на заглянувшую в комнату приятельницу.
– Сьерра Миарет, его светлость вызывает вас. Герцог Оленрадэ в кабинете.
Служанка, улыбчивая полугномка в белоснежном чепце, приплясывала от нетерпения и мяла в руках подол накрахмаленного фартука. На симпатичном лице с румянцем во всю щеку мешались волнение и любопытство. Видно было, что ей не терпится узнать, зачем вдруг хозяину понадобилась старшая дочь.
Вот и мне интересно – просто так отец никогда меня к себе не приглашает. Кроме того, я наказана, и печать запрета на двери не даст мне выйти.
– Его светлость сказал, что разрешает выйти, – словно услышала мои мысли горничная.
Я подняла бровь, изумленная милостью герцога. С чего вдруг он сократил наказание? Неужели вспомнил о том, какой сегодня день? Глупое сердце забилось чаще от закравшейся надежды.
– К нему, кажется, кто-то приехал, Зора? Я слышала голоса во дворе.
– Да, сьерра. Прибыл его высочество принц-консорт.
Тем более странно: к гостям меня никогда не зовут. Впрочем, визит принца к лучшему – при своем старшем брате отец вряд ли устроит мне выволочку.
– Хорошо. Иди, я сейчас буду.
Зора вышла, а я спрыгнула с подоконника, машинально расправляя складки на домашнем платье из грубой, давно вылинявшей ткани. Подошла к зеркалу в старой, растрескавшейся раме, которое висело на стене у кровати. Мутная от времени поверхность отразила привычный образ: мелкую, щекастую пышку со взлохмаченными светло-русыми косами. На бледном лице выделялись слишком пухлые, на мой вкус, губы и большие глаза. Состроила гримаску отражению; как сумела, заправила за уши выбившиеся пряди и выскочила в коридор.
О Шандор, как же прекрасно просто выйти из ненавистной комнаты! Но наслаждаться свободой не позволила тревога, поселившаяся в сердце.
Что нужно герцогу?
***
Вскоре я это узнала, и новость, которую сообщил мой отец, герцог Оленрадэ, раздавила меня. Казалось, именно сегодня, в день моего рождения, ничто не предвещало подобного. Я давно не жду подарков и поздравлений, и надеялась, что, как всегда, в этот день обо мне просто забудут. Но, как выяснилось позже, именно потому, что сегодня мне исполнилось семнадцать, отец подготовил сюрприз – сообщение о грядущих переменах в моей жизни.
– Ваша Светлость, – называть так собственного отца тошно, но привычно – это одно из его требований. Главное, не сорваться и не выдать то, что на самом деле крутится на языке (суровый нрав герцога хорошо знаком нам, его домочадцам). Сейчас, когда вот так внезапно решается моя судьба, лучше не выводить его из себя, не то будет хуже. – Прошу, позвольте мне самой выбрать, на кого учиться! Ведь мне придется заниматься этим всю жизнь… – под жестким взглядом отца я отступила, сбилась и пролепетала сквозь слезы: – Только не зельеварение…
Ни о чем не хотела просить этого черствого человека, но все-таки скатилась к мольбам, и это окончательно меня добило – сама себе казалась сейчас маленькой и жалкой, недостойной даже внимания. Голос был слаб и дрожал. Непролитые слезы жгли глаза, застревали горьким комом в горле. Стоя посреди просторного, светлого кабинета перед отцом, мачехой и расположившимся на диване принцем-консортом, герцогом Аццо, я вся сжималась от смеси робости, страха и гнева. Эти чувства попеременно брали верх, и, казалось, еще немного и я забуду вбитые с детства установки, что настоящая сьерра не показывает на людях своих чувств.
