Во многом можно сомневаться, но одно незыблемо и точно: все люди – прах. Кто-то уже им стал, рассыпался под гнётом лет. Кому-то это только предстоит: иным раньше, иным – позднее. Но, так или иначе, человек – мешок с прахом. Вопрос лишь времени.
Я закончила готовить тело старухи к погребению. Обычное скучное дело – на её тонкой коже не оказалось ни ран, ни следов хвори. Умерла от старости, вот и всё. Вытерев руки в перчатках о штаны, я укрыла тело саваном и переложила на расстеленные носилки.
Вытащив носилки со старухой на улицу, я сняла с лица маску и остановилась перевести дух. В окнах соседних домов виднелись любопытные лица – ещё бы, сами вызвали падальщика, когда соседка перестала выходить из дома, и смотрят теперь, какой знак им подам. Сложу пальцы в круг – значит, всё чисто. Выставлю вверх указательный палец – остерегайтесь, вашу соседку сожрала зараза. Не увидев на мне маски, многие заулыбались и без знака, но всё же я показала круг.
Чалая лошадь щипала вялые травинки и обмахивалась хвостом. Я откинула заднюю створку телеги и подняла носилки. Хорошо, что почившая была совсем худой, прозрачной, как высосанный пауком мотылёк, иначе пришлось бы попотеть, а то и вовсе звать на помощь других падальщиков и отдавать им часть заработка…
За умершую от хвори получила бы больше. А так – мешочек с десятком серебряных ликов. Вскочив на облучок, я пустила лошадь шагом. Надо передать тело старухи могильщику и отдать ему три лика – плата за погребение всегда входила в оплату падальщика. А потом можно найти таверну, отдохнуть и перекусить.
– Эй, малой! – я окликнула рыжего мальчишку, который крутился около дверей таверны вместе со старшими приятелями. – Купи мне медовухи и пирогов.
Он насторожённо замер, разглядывая мою одежду и маску, спущенную на шею. Конечно, сейчас будет умничать: «Баба-падальщик, разве такое бывает?» Я похлопала по мешочку с монетами, чтоб звякнули.
– Купишь на мои деньги, ещё пол-лика навешу в придачу.
Мальчишка заколебался, но всё-таки отошёл от своих друзей, которые тоже бросали на меня любопытные взгляды, приблизился и протянул грязную ладонь:
– Сначала заплати.
Я фыркнула и скрестила руки на груди.
– Знаю я вас, простых. Понесёшься так, что с гончими псами не поймаешь. Может, кто из твоих дружков хочет пол-лика? – Я свистнула и махнула парням: – Эй, вы! Хватит таращиться, выручайте.
Малой поджал губы и кинулся в таверну, аж пятки засверкали. Я ухмыльнулась, села на землю и вытянула ноги, прислонившись спиной к оградке.
Внутрь зайти я не могла. Любой падальщик или могильщик должен пройти очищение после того, как дотронется до смерти. Неважно, что унесло жизнь почившего: хворь ли, раны или простая старость – смерть есть смерть, и нечего нести её к живым.
Я могла бы очиститься в купальне или священным огнём. Могла бы и просто переждать три дня в доме с запертыми дверями и окнами, но этот способ мне совсем не нравился. Во-первых, я потеряла бы деньги. Во-вторых, умерла бы от скуки. И тогда уже за мной выехал бы падальщик на телеге… Я поднесла ко рту кулак, пряча смешок. Лагре отвесил бы мне подзатыльник за такие шуточки.
Ни в купальню, ни в святилище мне не хотелось идти. По крайней мере, не прямо сейчас. Гораздо лучше подкупить мальчишку и подождать на воздухе, пока погода ещё не переметнулась на сторону ветренной осени.
Мешочек с деньгами немного похудел после того, как я передала мёртвую старуху могильщику. Наверное, могильщикам и падальщикам стоило держаться вместе: гильдия смерти – звучало бы неплохо. Кто лучше поймёт того, кто осматривает трупы? Только тот, кто их закапывает. Остальные лишь наблюдают с затаённым ужасом, насторожённостью, брезгливостью – что рисует их воображение в те моменты? Представляют, что осмотр мёртвых доставляет мне удовольствие? Думают о том, сколько заразы я разношу на закрытых чёрных одеждах? Но точно уверена в одном: местные мужчины, когда понимают, что их приглашённый падальщик – девушка, начинают представлять, каково провести со мной ночь.
Вот и один из старших друзей моего рыжего товарища едва ли не рот раскрыл, разглядывая меня.
– Не воняю мертвечиной, можешь сам убедиться. У нас вся одежда пропитана воском и отварами. Не заразная, каждый семиднев хожу к лекарю. Что тебя ещё интересует? Не отдамся тебе даже за пятьдесят золотых ликов – ты слишком юный и прыщавый, а твоя мать будет против такого расточения семейного бюджета.
Лицо юнца приняло оттенок варёной свёклы. Он убежал, а его дружки расхохотались и захлопали в ладоши.
Мой посыльный вернулся с кружкой сбитня и тремя пирогами. Любопытство на его лице горело ярче любой лампы. Я цокнула языком, понюхав кружку.
– Медовуху от сбитня не отличаешь? Что я просила?
Мальчишка даже не смутился.
– Так мелкий я, хмельного не продают.
Да уж, тут я оплошала. Но и сбитень был недурной, горячий, пряный, как раз, что нужно. Я отсчитала две монеты и не забыла накинуть половину серебряного лика сверху. Мальчик просиял, но не унёсся тут же, а сел рядом, держась, впрочем, на безопасном расстоянии.
