«А я ведь человек,
А я ведь человек,
Я всё так близко к сердцу принимаю».
Владимир Харитонов
Инесса возвращалась в Шайбу на целую неделю. Чем ближе подъезжала к родному городу, тем меньше радовалась, что удалось вырваться двадцать восьмого. Подруга Лиза впервые не с ней. Впервые они возвращаются порознь. Лиза прибудет послезавтра, назад в Одинокий уедут вместе третьего января. С Лизой они с шести лет занимались хоккеем в родной Шайбе, вместе получили вызов в подмосковный Одинокий в молодёжку и полгода отыграли в ней. Отыграли – сильно сказано. Пока просто тренировки – изнуряющие, резерв он такой. Странно всё-таки… Инессу отпустили на праздники, и других девчонок из команды, а Лизу – нет… Инесса уговаривала себя: мало ли, почему Лизу обязали тренироваться ещё два дня, мало ли какие причины. Может наказали за лишний вес, заставляют сбрасывать на скакалке в зале, а может оставили, чтобы пробовать во взрослой команде? Взрослые ж остались трениться! Неужели Лизу готовят в сборную, а остальных нет? Не может быть! Ещё точно два года в молодёжке, год во взрослом резерве – так обещали Инессе и Лизе, когда пригласили – небывалое для шайбовского клуба событие: двух девчонок маленького пусть и насквозь хоккейного города (впрочем, женская команда внове даже в Шайбе) на уровень страны. Нет! Инесса не допустит в себе подозрительные недружелюбные, не командные мысли. Инесса – командный человек, семья Лизы когда-то помогла её семье. Инесса всегда старается быть благодарной, и потом – Инессу с самого начала пригласили для спарринга. Получается, сейчас Лиза создала Инессе конкуренцию и вытеснила?.. Хорошо, но почему она об этом не сказала? Они же вместе живут полгода на съёмной квартире! Неужели Лиза скрывает, что её готовят во взрослый резерв?.. Инесса приказала себе перестать думать и уставилась в окно поезда. Все мысли материальны. А в их Шайбе, в городе с хоккейными традициями, ходят странные легенды ещё с тех пор, когда охотники в Рождество палками гоняли мяч по озеру. Якобы убитые животные являлись охотникам в виде ледяных призраков, и не только животные, а ещё и кто-то таинственный: ляприконы и разнообразные прозрачные призраки рассекали на ножах по замёрзшим озёрам – первые коньки были ножами привязанными пеньковой бечёвкой к валенкам.
Подъезжая к городу, наблюдая родные насыпи, утыканные корявыми соснами, Инесса находилась в странном состоянии – напряжённом, возбуждённом и тоскливом. Неужели это снова зависть? А может обида с примесью горечи? Снова зависть и снова обида – две разрушительные черты точили Инессу с детства. Но сейчас просто накрыли с головой. И ничего с этим не поделать. Скорее всего, снова Инесса в пролёте. Поезд нёсся мимо лесов. Это начало тайги, но ещё не тайга. Отличные у них в пригороде леса, проходимые, и кедров навалом. И лиственницы, да даже берёзы – не всё же эти противные иголки круглый год прибивающиеся к обочинам дорог. Не рассмешили даже дети, карабкающиеся по обледенелым склонам. Дети пытались доползти до вершины косогора, туда, где маленькие пихты. Рубить, понятно, запрещено, но жители пригорода часто делали вылазки в лес с детьми за новогодним деревом. Если засекут, поймают лесники, ребёнка могут пожалеть. В их городе пихты наряжали чаще елей. Многие жители на собственных участках или сразу за забором выращивали пихты. С начала декабря в пригороде готовились к Новому году владельцы загородных коттеджей и старых развалюх: украшали деревья самодельными ледяными игрушками: заливали воду в формочки, закладывали с краю петлю бечёвки, выставляли на улицу и – вуаля! – самая лучшая на свете игрушка – настоящая, холодная, зимняя. Если воду подкрашивали, игрушки необычно, почти волшебно, искрились на холодном солнце, пока весна не топила их – ветки пихты плакали, на иголках оставались бечёвки как напоминания о неизбежном конце, а потом и бечёвки пропадали – тёплый резкий апрельский ветер срывал их, но, наверное, редкие верёвки запутывались в иголках намертво, навечно.
