Мне снилось, что я еду в поезде и мое сердце стучит в одном ритме с ударами металлических колес о стыки рельсов. Тук-тук, тук-тук… И казалось, что поезд огромный, неестественно огромный, до небес, и что крыша вагона со скрежетом царапает края заледеневших облаков. Потом кто-то подошел ко мне, спящей, и принялся колотить по моей голове металлической палкой: тук-тук, тук-тук. И кровь моя густыми и тяжелыми каплями закапала на железный пол вагона: тук-тук. Потом моя голова затрещала и принялась раскалываться, как гигантское чугунное яйцо, и куски ее отваливались и падали вниз, на промерзшую землю: тук-тук. И боль была просто невыносимой. И позвоночник тоже начал рассыпаться, и косточки с сухим и почему-то тоже металлическим звуком посыпались на пол вагона: тук-тук. А потом мне стало трудно дышать, и проводница, склонившись ко мне, спросила меня:
– С вами все в порядке?
Я открыла глаза. Сначала ничего не разобрала, так было темно и словно все расплывалось перед глазами. Но потом я различила узкое женское лицо, ощутила теплое лимонное дыхание женщины, сладковатый запах лака для волос и снова услышала:
– Вы так стонали во сне… Вы в порядке?
– Да, спасибо, – я едва разлепила спекшиеся губы.
– Сейчас заглядывала проводница, сказала, что через полчаса ваша станция.
– Да? – Тут я почувствовала, что моя голова кружится. Я никак не могла понять, почему в поезде, во-первых, есть проводник, во-вторых, с какой стати ему напоминать мне, что моя станция d’Abernon через полчаса, и вообще, почему я не сижу, а лежу. Не могу припомнить, чтобы поезда юго-восточного направления предоставляли спальные вагоны. Все это означало лишь одно – я все еще сплю, и эта милая женщина, недавно грызшая лимонную корку, мне тоже снится. И что, скорее всего, я прикорнула на своем любимом диване, под пледом, напитавшимся запахом лимона в шкафу, в который я не так давно положила саше с лимонными корками. Лимонные корки… При чем здесь они, не понимаю.
Мне надо было подняться, но сделать это я почему-то не могла. Все болело и ныло. Возможно, у меня была температура. Я сделала несколько попыток, но смогла лишь поднять голову. Остальное тело словно окаменело и не слушалось. Видимо, сон продолжался, и я никак не могла проснуться.
– Девушка, поднимайтесь уже, а то проспите! – Я снова услышала этот участливый голос.
– Я не могу, – я приняла условия этого странного сна. – У меня не получается.
– Вы на каком языке говорите?
– Как на каком… – смутилась я. – На своем, родном. А что? По-моему, мы отлично понимаем друг друга…
Вспыхнул свет. Я увидела над собой взлохмаченную голову. Сонное лицо, полные недоумения глаза.
– Вот, видите? Она не поднимается, хотя поезд с минуты на минуту прибудет на станцию, – говорила женщина, уже обращаясь к кому-то, кого мне пока не было видно. Потом, правда, появилась примятая шапка белокурых кудрявых волос. Синий форменный пиджак.
– Девушка, поднимайтесь! – Блондинка оказалась бесцеремонна, она принялась расталкивать меня.
Я замотала головой. Попыталась возмутиться и наконец проснуться!
– Что вы себе позволяете! Сейчас я встану!
– Вот, вы слышали? На каком языке она говорит, на английском?
– Да вроде… Иностранка… Надо же, а выглядит, что наша бомжиха… Я давно на нее внимание обратила. Может, у нее что с головой?
– У меня все в порядке с головой, – огрызнулась я, сделала усилие и приподнялась на локте, потом подтянула и остальное тело, поднялась, села и поняла, что я сижу на верхней полке. Я не знала, где я и почему еду в этом странном, фантасмагоричном поезде.
– Давай-давай, быстро… Тебе что, плохо?
– Ну, да… Все болит…
– Смотрите, она какая-то бледная, и волосы седые, а лицо молодое. И кровь, видите, запекшаяся на виске…
– Думаете, надо позвать милицию?
– Вот еще! Сейчас выйдет, и все. Нет человека – нет проблемы.
– Вы что?!
– Послушайте, что вы обо мне говорите в моем же присутствии? Где вас воспитывали? – Возмущению моему уже не было предела.
Да, у меня все болело, это верно, а еще меня колотило. В голубоватом неуютном свете, который заливал все пространство вокруг меня, я разглядела свои мятые и какие-то грязноватые на вид джинсы. Да и свитер был колючим, толстым, неуютным. Почему я не в одном из своих любимейших кашемировых свитеров?
– Вы кто – иностранка? – спросила меня участливая женщина. – Вы хотя бы понимаете, что мы говорим?
– Конечно! – воскликнула я.
– Мы вас не понимаем… Ну же, где ваш багаж? Где вещи?
– Я не знаю…
Я оглянулась в поисках моей сумочки, но ничего не нашла. Ни на серой постели, ни внизу, на столике.
– Я не знаю, где моя сумочка.
– Вы что-нибудь поняли? – обратилась проводница к моей соседке по купе.
– Нет, не поняла. Как же так – багажа нет?! А что на билете-то написано, кто она? Фамилия русская?
– Да нет у нее билета, – отозвалась проводница. – Я так ее взяла… Она сказала – до Татищева. Слышите, гражданка?! Вы же сами сказали мне, что вам до Татищева, вот и выходите.
Я не понимала, что она говорит. Вернее, понимала, да только это последнее слово было мне незнакомо.
