– Такие плотные шторы.
– Которые?
– На маленьком окне, с муравьем.
– Ага, белые тоньше.
– Вообще прикольно всё сочетается.
– Да, хитрые шведы.
Немножко помолчали. Перевернулась и поморщилась.
– Все-таки это не наволочки.
– М?
– Это чехлы, говорю, для подушек, а не наволочки. На них спать жестко.
– Зато красивые.
– И под шторы подходят.
Смеётся.
– Раз уж мы заговорили об этом, тебе не кажется неразумным половину зарплаты оставлять в этом магазине?
Пауза.
– Вроде нет. Мы же в дом все покупаем.
– Да, нам от этого хорошо.
– А тебе кажется неразумным?
– Неа. Это любовь к простым и качественным вещам.
– Любовь к простым и качественным вещам.
– Ты сейчас примеряешь это к нашим отношениям?
– Да.
Смеёмся.
– Обожаю эти свечки.
– Да ну, какой-то мужской аромат. Прям как у тебя.
– Это древесиной вообще-то пахнет.
– От тебя или от свечек?
Кидаю в неё подушкой. Начинаем бороться, смеёмся, ноги запутываются в одеяле. Пихает меня ногами в бедро. Картинно падаю на ковёр.
– Отсюда отличный вид на ворс.
– Здесь что, камеры? Мы снимаемся в рекламе ИКЕА?
Хихикаем. Молчим.
Лежу на ковре, ногой отодвигаю штору. Ту, которая тоньше. Очень темно за окном. Очень холодно.
Убираю ногу, растягиваюсь на ковре. Толстый ворс, мне тепло. Горит много свечей, мне тепло. Она меня любит, мне тепло.
Вкусно пахнет. Мне нравятся серые свечи. Ей – красные. Пахнут какими-то ягодами.
Поворачивается ко мне.
– Опять о работе?
– У тебя сейчас кот упадет!
Нежно придерживает кота за попу, ложится на бок.
– Так ты опять о работе думаешь?
– Сегодня юристка с толстой попой обсуждала с охранником, как классно заниматься сексом на заднем сидении машины.
– Ты завелась?
– Ей под пятьдесят лет.
– Тогда ты точно завелась.
– НАКАЗАНИЕ!!!
Перелезаю на кровать и щекочу.
– Стой, стой, кот уйдет, кот уйдет!!!
Кот уходит. Лежим.
– Любовь к простым и качественным вещам навечно?
– Ага, до гроба.
– И после гроба.
– Важнейшим из искусств для нас является кино.
– Гроб из Икеи. Сам его собираешь, а через два года у него начинает барахлить раскладной механизм.
Смеётся.
– Значит, нам осталось два года до первых проблем?
– Ну, можно ведь и не раскладывать.
Молчим.
– Дурацкие аллегории у тебя.
– Метафоры, а не аллегории.
– Аллегории.
– Метафоры.
Молчим.
Засыпает.
Встаю, задуваю все свечи по очереди. Сразу как-то холодно. Быстрей на удобный шведский диван, под теплое шведское одеяло.
Руку под её подушку, ногу на её ногу, носом в её шею.
Всё отлично сочетается.
Я так тебя люблю, что ты не имеешь права умирать.
Не то чтобы ты мне что-то за это должна, но…
Я сейчас вышла на улицу из твоей больницы.
Смотрю, а твоя больница – она как из моих снов, такая – наполовину тюрьма.
У тебя такие глаза там – я хочу сказать «ореховые» – не знаю почему.
Ореховые.
Радужка сверху темная, коричневая, а к низу становится зеленой.
Причем тут орехи?
У тебя там ресницы верхние с нижними спутались.
Эй, дай распутаю.
Да не бойся ты, я аккуратно…
У тебя там такой вид, конечно…
Простыни сжеванные, волосы сальные, в руке катетер, под кроватью – кулёк с мочой.
Ты такая там…
Жуткая. Страшная. Не от вида этого, а от того, что он за собой несет.
Я говорю – мы все будем вспоминать как страшный сон.
Я говорю – ты выздоровеешь, и мне пофигу, что ты хочешь жить в Москве. Я тебя к себе увезу.
Я говорю – мне же надо в горы следующим летом, а ты обещала с собакой гулять.
Я говорю. Имеет ли это смысл.
Ты вряд ли понимаешь, а мне не легче.
Я сейчас вышла покурить и думаю – я бы могла тебя нести на руках, прижимая к груди, через всю землю.
А что толку, если все равно не поможет.
Если доктор Оля с красивыми волосами сказал – не поможет.
Тебе там очень больно?
Ты там спишь?
Знаешь, пончик, в целом, у меня все по-прежнему.
Я так же выбегаю из ванной, пытаясь удержать гениальные мысли. И, конечно, забываю.
Люблю чужие хорошие стихи и не люблю свои. Только читаю их не тебе. От этого чужие хорошие становятся чуть хуже, а мои кажутся совсем дурацкими.
Осенью и весной снова объясняю себе, что это авитаминоз, погода, время.
Так же не знаю, о чем написать. И так же пишу о тебе.
Пересматриваю, перечитываю и переслушиваю.
Так же боюсь будущего, замечаю знаки, высчитываю, выслеживаю, прислушиваюсь, запоминаю.
Не принимаю решения. Принимаю наркотики. Да нет, нет – шучу – видишь, я все так же неловко шучу.
Глубоко я тот же чайник – зеленый, мята, жасмин – и стучит медленнее.
Я не понимаю, обижаюсь, выдумываю, ругаюсь, переживаю. Все твои «вопреки».
Верю в небо и повороты, в наполнение и ожидание.
Вот такое постоянство.
Только:
Самая гениальная мысль – что все остальные – не гениальные.
Читать чужие хорошие и плохие свои не тебе – не за чем.
Авитаминоз, погода и время проходят, а тоска по тебе – нет.
Пишу о тебе, а получается о себе. Ведь осталась только я?
Всё перечитанное, переслушанное, пересмотренное имеет привкус тебя.
И как будто принимаю, кроме шуток – потому что все равно это «медленнее» после мяты стучит быстрее.
А все мои «вопреки» у пробегающих мимо превратились в «поэтому не».
Осталось только верить в небо.
