Глава 1
Старая дама приходит в сад
Мадам Мегрэ, которая лущила горох, сидя в густой тени, где голубизна ее фартука и зелень стручков выделялись яркими пятнами, мадам Мегрэ, чьи руки никогда не знали покоя и не могли остаться без дела даже в два часа пополудни самого знойного из всех августовских дней, мадам Мегрэ, неустанно следившая за своим мужем, как за младенцем, вдруг встревожилась:
– Да ты, никак, уже собираешься встать!
Меж тем шезлонг, в котором возлежал Мегрэ, даже не скрипнул, бывший комиссар полиции даже не шелохнулся.
Но она хорошо знала его и не могла не заметить, как слегка передернулось его лоснящееся от пота лицо. Ведь он и в самом деле хотел подняться, но теперь из самолюбия продолжал лежать.
С тех пор как комиссар ушел в отставку, они проводили уже второе лето в своем доме в Мен-сюр-Луар. Не прошло и четверти часа, как Мегрэ с удовольствием растянулся в шезлонге, спокойно дымя своей трубкой. Свежесть в этом уголке ощущалась тем заметнее, что всего в двух метрах отсюда резко обозначалась граница солнца и тени и вы попадали в настоящее пекло, где жужжали несносные мухи.
Горошинки ритмично падали одна за другой в эмалированную миску. Мадам Мегрэ сидела, расставив колени; натянутый на них передник был полон стручков, а рядом стояли еще две корзины, полные горошка, который она собрала утром для консервирования.
Супругам Мегрэ больше всего нравился в доме этот уютный уголок между кухней и садом – нечто вроде дворика под навесом, наподобие испанского внутреннего дворика, где они поставили буфет и даже устроили плиту.
Там они обычно завтракали и обедали. Пол был вымощен красными плитками, от которых в тени было еще прохладнее.
Мегрэ выдержал пять минут, может быть чуть побольше. Глядя сквозь полуприкрытые веки на огород, который, казалось, курился под палящим солнцем, он наконец не выдержал и, отбросив самолюбие, решительно встал.
– Что ты собираешься еще делать?
В эту минуту Мегрэ был похож на надувшегося малыша, которого застали за какой-нибудь шалостью. Такое выражение появлялось у него довольно часто, когда они бывали вдвоем с женой.
– Я уверен, что колорадские жуки опять набросились на баклажаны, – проворчал он. – А все из-за твоего салата…
Уже целый месяц у них велись перепалки из-за этого салата, посаженного мадам Мегрэ на свободные места между кустами баклажанов.
– Незачем земле даром пропадать, – заявила она.
Тогда Мегрэ не возражал. Он и не подумал, что колорадский жук пожирает баклажанные листья еще охотнее, чем картофельную ботву. А теперь из-за салата нельзя было полить их раствором мышьяка.
Мегрэ, не расставаясь со своей широкополой соломенной шляпой, раз по десять на день склонялся над бледно-зелеными листьями и тщательно обследовал их, стараясь не упустить ни одного жучка. Он набирал их целую пригоршню и потом, бурча себе что-то под нос, бросал в огонь, сердито поглядывая на жену.
– Все это из-за твоего салата.
По правде говоря, с тех пор как комиссар ушел на пенсию, он и часу спокойно не посидел в своем знаменитом шезлонге, который торжественно принес с базара у Ратуши, обещав жене, что ежедневно будет проводить в нем послеполуденные часы.
А теперь он стоял на солнцепеке, в деревянных сабо на босу ногу, в синих полотняных штанах, которые болтались у него на бедрах, топорщась сзади, словно слоновья кожа, в крестьянской рубахе с затейливым узором, распахнутой на груди.
Мегрэ услышал стук деревянного молотка, прокатившийся в пустых и затененных комнатах, словно удары колокола под монастырскими сводами. Кто-то стучал у входной двери, и мадам Мегрэ растерялась, как всегда в таких случаях, когда кто-нибудь приходил без предупреждения. Она издали посмотрела на мужа, словно спрашивая у него совета. Потом приподняла свой фартук, полный стручков, не зная, куда их высыпать, и наконец развязала его: ведь она никогда бы не позволила себе подойти к двери в затрапезном виде.
Молоток стукнул еще раз, два, три раза – повелительно, прямо гневно. Мегрэ послышались приглушенные звуки автомобильного мотора. Он по-прежнему стоял, склонившись над баклажанами, в то время как его жена поправляла свои седые волосы перед маленьким зеркалом.
Едва она успела скрыться в тени дома, как распахнулась маленькая калитка со стороны переулка, которой пользовались только хорошие знакомые супругов Мегрэ, и показалась старая дама в трауре, высокомерная и в то же время такая забавная, что ее появление, должно быть, надолго запомнилось комиссару.
Постояв секунду у калитки, она легким решительным шагом, который так не вязался с ее возрастом, направилась прямо к Мегрэ.
– Послушайте, голубчик… Только не вздумайте говорить, что вашего хозяина нет дома… Я уже навела справки…
Она была высока, сухопара, с морщинистым лицом, на котором от жары сквозь густой слой пудры проступали капельки пота. На ее лице особенно заметны были глаза – необыкновенно черные и необыкновенно живые.
