1. 1.
— Доброе утро, чудесный мир! — кричу я в сторону дежурки, пробегая через турникет, и активно жестикулирую.
Сидящие там, как милые обезьянки за стеклом в зоопарке, реагируют совершенно по-разному.
Коллега из отдела, опер Миша Кологривый, издевательски усмехается, а Сенечка Юрьевич, оперативный дежурный, приветливо машет в ответ и, разглядывая мой кислотно-желтый утепленный плащ, снисходительно качает головой. Остальные ведут себя как обычно — делают вид, что меня нет.
Как же надоело!
Многие мужчины даже в современном обществе ни во что не ставят нас, независимых женщин! И пусть мне всего двадцать два, но я чувствую в себе такую внутреннюю силу и безграничную любовь к человечеству, что мысленно всех-всех прощаю.
— Завьялова! — словно в рупор окликает дежурный. — К подполковнику на ковер. Быстро!
— Руки в ноги, рыжая, — скрипит Кологривый.
Я закатываю глаза, ощущая, как внутри поднимается предательская волна ужаса. В панике оглядываюсь назад.
Может, сбежать? Ну ее, эту мечту!
Пожалуй, оперативная работа — мужская, таящая в себе множество опасностей, — не для дамочек вроде меня... Тут же сама себя одергиваю.
Ведь знала, что как следует получу по шапке, когда взяла на себя смелость помочь соседке. Муж у Нелли — самый настоящий Тиран Тиранович. Пять лет он держал жену с детьми в страхе и ужасе. А на прошлой неделе все — крышка!
Надоело это терпеть, поэтому я выкрала наручники у своего непосредственного руководителя, грозного майора Бойцова, и… о ужас — приковала соседа к батарее.
Пропажу Бойцов довольно быстро заметил и устроил мне такую прилюдную порку, что до сих пор в ушах шумит. Затем он уладил конфликт с соседом, попутно озвучив, что, если тот и дальше будет кошмарить жену — придется отдохнуть пятнадцать суток.
Как оказалось, зря не применил санкции сразу! Потому что недоделанный Рэмбо в трико прямиком отправился в прокуратуру, где накатал на меня жалобу. Теперь моя прекрасная карьера стажера в районном отделе полиции грозит закончиться, едва начавшись!
Стоя рядом с массивной дверью, ведущей в кабинет начальника, размышляю, что лучше сделать. Перекреститься или сразу написать рапорт об увольнении?
Пожалуй, положусь пока на Господа Бога.
— Можно? — пищу я, приоткрывая дверь.
— Можно, Завьялова! — орет подполковник.
Кажется, на все отделение.
Упс!
— Добрый день, — блею как овечка.
— Добрый?! — рычит Борис Николаевич. — Тогда, как только наступит злой, сразу же пиши рапорт и заказывай себе поминальную. Дура! — звенит в ушах. — Малолетняя дура!
Ну зачем так-то?
Я вздрагиваю от резкого стука. Это Борис Николаевич о стол ладонью бьет. Как бы не сломал руку-то. Переживаю.
Опустив голову, я вжимаю ее в плечи и иду к вытянутому столику, который примыкает к заваленному бумагами рабочему месту подполковника. По-прежнему не поднимая глаз, усаживаюсь на стул. Напротив — мужские руки, увитые крупными выступающими венами. Ухоженные, с аккуратными ногтями. Украдкой рассматриваю красивые пальцы, блестящий циферблат и кожаный ремешок на часах.
Руки, которые я узнаю даже во сне…
Это и есть Бойцов. Или мой прекрасный майор Тимур Иванович. Вернее, мой он, конечно, всего лишь как начальник.
Кстати, Бойцов терпеть меня не может. Как видит, сразу зубами скрипит, будто у него заболевание нервной системы или еще что похуже, связанное с паразитами.
— Борис Николаевич, — спокойно произносит майор.
— Заткнись! — орет подполковник уже на Бойцова. — Я говорю!
Тот, цыкнув, замолкает.
— Оба заткнулись! У меня проблем из-за вас выше крыши. Проверками сейчас замучают, оэсбэшники на пороге (сотрудники отдела собственной безопасности. — Прим. авт.).
— Дядя Боря… — облизнув пересохшие губы, начинаю я.
— Молчать! — Он взлетает с кожаного кресла и, как рак в кипятке, краснеет на глазах. — Какой я тебе дядя, Завьялова? На службе я твой начальник. Почти бог!
— Простите, снова забыла…
Подумаешь!
Я обреченно вздыхаю. Приподнимаю подбородок, и взгляд напарывается на темные глаза, внимательно изучающие мое пылающее лицо. Скулы Бойцова привычно напрягаются, а крылья носа раздуваются, будто дыхание стало тяжелым.
Подполковник продолжает:
— Забыла она! Растяпа! Дубина стоеросовая! Я тебя выкину отсюда, будешь полы в подъездах мыть. Поняла меня?
Не выдерживаю! У меня вообще-то тоже гордость имеется.
— То есть вы считаете, что женщина больше ни на что не годится? — Отодрав взгляд от Бойцова, устремляю его на дядю.
— Ты эту свою феминистическую муть брось, бестолковая. Я считаю, что ты, Завьялова, ни на что ни годишься! Агриппина за тебя просила, а сестре я отказать не смог. Пришла, присела на уши. «Валерия ведь такая умница, врожденное упорство обязательно выстрелит, и она станет лучшим сотрудником».
Бойцов открыто смеется. Я зло смотрю на него.
— Ста-ну! — обещаю медленно и четко, словно вбивая сваи.
Борис Николаевич разводит руками:
— Выстрелило! Пока что твое упорство выстрелило мне в спину, Валерия! — Он обессиленно опускается на стул и хватается за голову.
Снова смотрю на майора, рассевшегося напротив. Резко очерченные губы разъезжаются в полуулыбке, и я зависаю, как восторженная дурочка.
Ну до чего же этот Бойцов хорош собой, а? Короткие светлые волосы, остриженные под машинку, и при этом удивительно смуглая кожа, темные глаза. Широкий, вечно колючий, как наждачка, подбородок.
