История социального нормирования определяет историю визуальной экспрессивности в социальной коммуникации. Установление отношений власти, социальной иерархии, способов проведения в обществе социальных и культурных границ сформировало архаическую маску как границу природного и социального, социального и культурного, своего и чужого.
История человечества начинается с осознания непохожего и непредсказуемого Другого. Довлеющий страх перед захватом со стороны Другого ввергал человека в опасения быть поверженным. Отсюда берет начало вся человеческая аффекторика. К. Леви-Брюль, рассуждая о первобытных коллективных представлениях, приводит в пример признание эскимосского шамана Ауа Книду Расмуссену: «Мы не верим, мы боимся»1.
«У захвата древнее лицо»2, – пишет В. Бибихин. Видя в Другом соперника, первобытный человек и природу наделял антропоморфными деятельностными характеристиками, обращаясь к ней как к Другому. Овладение территорией становилось ритуальным воспроизведением: «наше» значит «сотворенное» заново. Тело человека, как любую другую территорию, в древности сравнивали с микрокосмом, его нужно было освятить, то есть освоить, сделать своим, опривычить. Происходило его первое преображение, – претворение образа.
Маска являлась атрибутом ритуальных церемоний, повторяющих и воссоздающих мифологический опыт. Маска – герой визуального предъявления, связанного с тайной. Священное является тайным, так как остается бесконечно непостижимым. Маска ритуальна, она манифестирует себя, обращаясь не просто к Другому, а к сакральным силам, закрывая индивида не просто от Другого, а от злых сил.
Архаическая маска наделяла человека магической силой, которая позволяла участвовать в процессе воссоздания священного. Маска – способ сакрализации, в ней человек предстоит Вечности в моменты ее возвращения. Выделение лица в качестве социально предписанного топоса для древнего человека не было характерно, поэтому экспрессивной выразительностью наделялось все тело. Человек в маске воспринимался как Другой. Оказываясь в маске, он присваивал себе коллективное лицо: это не индивид, а коллектив взывал к богам, это не индивид, а коллектив производил жертвоприношение.
Архаическая маска
В архаическом обществе маска участвовала в историческом становлении социальной реальности и культуры. Определение маски как «личины в прямом и переносном значении, накладной рожи; притворства, двоедушия»3 подходит к архаическому обществу только в смысле «накладная рожа», но не в смысле «притворства». Архаический человек еще не ограничивал себя морализацией на тему «двоедушного притворства».
Вопросом о сути маски и ее роли в становлении человеческого сообщества задавались многие исследователи. Например, Р. Жирар писал, что «…маски служат обязательным атрибутом во многих первобытных культах. За огромным разнообразием форм и стилей в масках должно стоять какое-то единство. Нельзя сказать, что маски изображают человеческое лицо, но они всегда связаны с ним в том смысле, что должны его скрывать, заменять или так или иначе его замещать»4.
В своей книге с характерным названием «Путь масок» К. Леви-Строс рассматривает маски в качестве материальных объектов, пластика, графика и колорит которых служат социальным и религиозным функциям. К. Леви-Строс трактует маску как сообщение: «Для того чтобы индивидуальность противопоставлялась индивидуальности другой маски, необходимо и достаточно, чтобы доминировало одно и то же отношение между сообщением, которое в той же либо в соседней культуре должна передавать другая маска»5. Исследовать маску сквозь семиотическую систему, как особого рода язык, который поддается чтению, возможно. Такой подход имеет свои основания. Например, в «Печальных тропиках» Леви-Строс описывает виды орнаментов и татуировок на лице и на теле как послание к Другому о своем личном, социальном, имущественном и семейном положении. Так, татуировку в верхней части лица – вокруг глаз и на лбу могли делать себе только вождь и его семья. Другой пример – пожизненная татуировка всего тела вдовы6. Отождествление архаической маски с текстом имеет свои доводы, но они недостаточны для полного ее исследования.
В реальности маска видима, созерцаема и экспрессивно переживаема со стороны того, кто ее надевает и со стороны того, кто ее воспринимает. Она энергетически светоносна, а значит, не полностью поддается рациональной интерпретации.
Древний человек окрашивал свое тело в цвет зверя-тотема, подводил глаза, брови, подпиливал зубы, выводил на нем изображения тотемных животных, делал черточки и пятна, татуировался, красился кровью, ягодами и глиной, умащался жиром и покрывал себя пухом и перьями, шкурами зверей, всем тем, что преображало его в человека-птицу, человека-зверя или человека-степь.
Мы можем говорить о татуировке как об одной из наиболее распространенных форм визуальной экспрессивности, не только закодированной в своем тексте. Например, в Эрмитаже выставлена мумия вождя пантеона богов алтайских племен скифского времени Пятого Пазырского Кургана. Спина и плечи вождя покрыты татуировкой в виде кошачьего хищника. Что это: тотем, сила? Объемнее рассматривать татуировку как топологическое установление власти.
