Читать онлайн полностью бесплатно Нил Штраус, Мерилин Мэнсон - Marilyn Manson: долгий, трудный путь из ада
Посвящается Барб и Хью Уорнерам. Да прости их, Господи, за то, что принесли меня в этот мир.
MARILYN MANSON AND NEIL STRAUSS
THE LONG HARD ROAD OUT OF HELL
First published in United States of America in 1998 by HarperCollins Publishers LLC
Печатается с разрешения издательства Dey Street Books, an imprint of HarperCollins Publishers и литературного агентства Andrew Nurnberg
© 1998 by Marilyn Manson and Neil Strauss
© 1998 by HarperCollins
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Но однажды,
в пору более сильную, нежели эта трухлявая, сомневающаяся в себе современность, он-таки придет, человек-искупитель, человек великой любви и презрения, зиждительный дух, чья насущная сила вечно гонит его из всякой посторонности и потусторонности, чье одиночество превратно толкуется людьми, словно оно было бы бегством от действительности – тогда как оно есть лишь погружение, захоронение, запропащение в действительность, дабы, выйдя снова на свет, он принес бы с собой искупление этой действительности: искупление проклятия, наложенного на нее прежним идеалом. Этот человек будущего, который избавит нас как от прежнего идеала, так и от того, что должно было вырасти из него, от великого отвращения, от воли к Ничто, от нигилизма, этот бой полуденного часа и великого решения, наново освобождающий волю, возвращающий земле ее цель, а человеку его надежду, этот антихрист и антинигилист, этот победитель Бога и Ничто – он-таки придет однажды…
– Фридрих Ницше, «К генеалогии морали»
Предисловие
На улице лило как из ржавого ведра. И аки из яйца вылупившийся отпрыск всего человечества выскочил Мэрилин Мэнсон. Сразу стало ясно: он уже выглядит и звучит – от Элвиса не отличить.
Дэвид Линч – Новый Орлеан, 2:50 ночи
Часть первая: когда я был червем
1. Человек, которого боишься
Среди всех вещей, которые можно созерцать под сводом небес, ничто так не пробуждает дух человеческий, не очаровывает чувства и не страшит более, что вызывает больше ужаса и восхищения, чем чудовища, уродства и чудеса, в коих зрим мы творения природы извращёнными, изувеченными и усечёнными.
– Пьер Боэтю, «Истории чудес», 1561
КРУГ ПЕРВЫЙ – ЛИМБ
Ад, думал я в детстве, – это дедушкин погреб. Воняло оттуда, как из общественного туалета, да и грязь такая же…бетонный пол усеян бесчисленными пустыми пивными банками, и всё, что там лежало, затянуто плёнкой грязи, которая не смывалась, наверное, с тех пор, когда мой отец сам был ребёнком. Попасть в погреб можно было только по шаткой деревянной лестнице, прикреплённой к грубой каменной стене, так что никто туда и не мог спуститься, кроме деда. Там был его мир.
На стене висела выцветшая красная клизма, и никто её не снимал – знак того, что Джек Ангус Уорнер полагал, и совершенно напрасно, что его внуки не посмеют нарушить границы подвала. По правую руку стоял побитый белый шкаф для лекарств. Внутри – десятки старых коробок с обычными, заказанными по почте презервативами, которые почти уже рассыпались, ржавый ящик с женским дезодорантом, упаковка напальчников, которые врачи надевают для осмотра прямой кишки, и кукла Монах Тук, у которого член вставал, когда на голову нажимаешь. За лестницей висела полка с примерно десятью банками от краски, в каждой из которых, как я позднее обнаружу, лежали по двадцать рулончиков 16-миллиметровой плёнки с порнофильмами. Венчало всё это маленькое квадратное окошко, похожее на витраж, но витраж этот на самом деле древней грязью нарисован. Глядеть из этого окошка – как из адской темноты.
Из всего, что лежало в подвале, более всего интересовал меня верстак. Старый, грубо сработанный, как будто столетия назад его сделали. Покрывал его кусок оранжевого ковра, чей ворс напоминал волосы Тряпичной Энни, но, правда, уже сильно запачканные инструментами, которые на него много лет клали. У верстака был какой-то странно вмонтированный ящик, всегда запертый. На стропилах над ним висело дешёвое ростовое зеркало, такое в деревянной раме, которое обычно на дверь ставят. Но оно было приделано к потолку – не знаю уж, зачем, могу только догадываться. И вот именно там мы с кузеном Чэдом начали ежедневные и всё более дерзкие вторжения в тайную жизнь моего деда.
Я был тогда тощим веснушчатым тринадцатилетним, с причёской, благодаря ножницам моей матери, под «горшок»; Чэд был тогда тощим веснушчатым двенадцатилетним с торчащими вперёд зубами. Желали мы только одного: стать, когда вырастем, детективами, шпионами или частными следователями. И именно в попытке развить необходимые воровские навыки пришли мы к этому беззаконию.
Поначалу мы хотели лишь незаметно спуститься в подвал шпионить за дедом украдкой. Но как только мы обнаружили, что там хранится, мотивы наши изменились. Нашими вылазками в подвал после школы двигало и желание найти порнографию, чтоб подрочить, и болезненная зачарованность дедом нашим.
Чуть не каждый день мы обнаруживали нечто страннейшее. Росту во мне тогда было не очень много, но если я аккуратно вставал на деревянный дедовский стул, то доставал до пространства между зеркалом и потолком. Оттуда я достал пачку чёрно-белых зоофильских фото.
