Сегодняшнее утро для Дэвиса началось раньше обычного. Он только проснулся, а сестра его, Элли Эрп, девушка двадцати с лишком лет, курчавоволосая и в шляпе уже во всю бодрствовала, наблюдая за трагопанами в курятнике, коих прекрасно было видно из окон особняка. Прямо рядом с курятником распростерлось огромных размеров поле, усеянное маками самых различных оттенков. Оно было единственным доходом Дэвиса за последние пять лет, на нем Дэвис сделал свое состояние и достиг того, что имеет сейчас.
Его сестра прибыла в этот захолустный городишко, Стартаун, из крупного Эль-Пасо после смерти ее мужа, теперь уже бывшего, и почти полного разорения их совместно нажитого ранчо, что было, в конце концов, нещадно продано вместе со всеми животными. Всеми, кроме глазчатых трагопанов – прелестнейших фазанов азиатского происхождения, привезенных отцом Элли из Китая в подарок на ее свадьбу. Коренастые птицы вальяжно вышагивали по вольеру, периодически издавая своеобразные звуки, чем-то напоминающие кудахтанье привычных техасских кур. Вот самец, красное оперение которого блестело на солнце черно-белыми пятнами. Его бесперое голубое лицо обрамлено черным цветом, шея и грудь оранжевые. У свисающих подобных лацканам мешков гортани узор состоит из оттенков синего и контрастных красных пятен. От похожего трагопана-сатира он отличался, прежде всего, более светлым синим цветом лица и красной верхней стороной. Прекраснейшие птицы не могли не заставить ахнуть любого, кто их видел.
Уильям тем временем успел лишь подняться с кровати и вновь потянуться, издавая смачный зевок, а после переводя его в нечто, похожее скорее на глухой и протяжный полурык-полустон. Отойдя от окна, он двинулся к гардеробу, где его ожидал вполне себе приличный костюм за два с половиной десятка долларов, какой в этих местах мог себе позволить далеко не каждый. Будучи, впрочем, отнюдь не самовлюбленным человеком, Уильям, даже не застегнув жилет, двинулся прочь из своей комнаты и спустился вниз по богатой лестнице, выполненной из дорогой породы дерева. Он любил эту лестницу. Любил, как собственную дочь, коей у него, к счастью или к сожалению, не было. И любил ей наслаждаться. Всякий раз, когда Дэвис по ней проходил, он очень аккуратно касался перил – сначала кончики пальцев едва достигали поверхности дерева, но уже через пару секунд они скользили по гладкому поручню. Еще некоторое время, и Уильям наконец брался за перила всей своей ладонью, а после, смакуя каждый момент этих прикосновений, шел вперед, порой с закрытыми глазами и приоткрытым ртом.
Затем он, наконец, ставил ногу на твердый пол. Уильям всегда умел отличить этот момент, когда шел с закрытыми глазами – момент окончания лестницы и начала первого этажа его дома. Вероятно, это как-то связано было с его особенным ощущением. Его знакомые частенько говорили, что у Уильяма и этого дома особая ментальная связь. Впрочем, чего у мужчины точно не было – так это постоянной информации о количестве ступеней этой лестницы. Он вечно забывал о том, сколько их все-таки – пятнадцать или шестнадцать? И всякий раз, спускаясь и не ошибаясь при подсчете ступеней у себя в голове, он будто ругался про себя, а когда возвращался назад, поднимаясь на второй этаж, он снова пересчитывал ступени. Так проходило множество минут его жизни, особенно в моменты, когда горечи утрат еще оставались слишком сильны. Сначала Уильям потерял отца, затем глаз, затем и мать. Все эти события яркими воспоминаниями регулярно проносились у него в голове, подобно свечам, горящим в ночи на пустой улице. И сейчас было также.
Этим утром, увидев в окне сестру, Дэвис неожиданно вспомнил, что она тут делает. Приехала с ответом на письмо, посланное им на ранчо в Эль-Пасо. Письмо, извещающее о смерти матери. Уильям боялся потерять и ее, Элли, а потому всякий раз утром, когда она выходила во двор, он долго стоял у окна и разглядывал ее, наблюдающую за фазанами. Ее смерть стала бы для Уильяма гораздо большей утратой, чем потеря одной ступеньки при счете. А их он сегодня, к слову, вновь не досчитался. «Пятнадцать! Пятнадцать, а не шестнадцать, старый ты болван!» – ворчал вполголоса Уильям, движущийся по красному ковру в сторону кухни, где уже стоял прекрасно пахнущий, готовый завтрак – яичница из яиц гуляющих прямо сейчас в курятнике трагопанов была сделана Элли этим утром. Стойкий запах специй доносился от блюда – девушка любила заправлять яичницу чем попало. Всем, что могла найти в доме.
– Тпру-у… Ну все, тормози… – неподалеку от входа отчетливо послышался мужской басистый голос, когда Уильям уже почти доел свой завтрак.
Он тут же поднялся из-за стола и, выглянув в окно, застал лишь Элли убегающую куда-то в сторону главных ворот.
– Томас! Ха-ха… – через пару минут и сам Дэвис, хозяин дома, показался на пороге, встречая гостей, – Черт тебя дери, простите мне мой внешний вид! Уже закончил все свои дела в Остине, полагаю?
– И тебе не хворать, Билли… – Томас Грант, давний друг и военный товарищ Уильяма, пожал ему руку, приняв дружественные хлопки по плечу, – Да, как видишь, наконец, вернулся. Без цента в кармане и с единственной кроватью в доме. Мерзкие ублюдки все вынесли! Подчистую, черт их побери! Даже комод! Ох, черт, тот прекрасный комод! Он ведь был самой настоящей реликвией, а какие-то сволочи просто взяли и вынули его из моего дома!..
