Тени – все равно что призраки, этим людям уже нечего терять, они пойдут на всё, чтобы достичь своей цели, пусть даже кровавыми жертвами.
Тень № 1: «Мне все ещё ужасно больно, когда с уст моего собеседника слетает имя, мне уже не принадлежащее. Когда я слышу его, это моё прежнее имя, оно напоминает мне о моей любимой жене, убитой проклятыми гяурами[1]. А это значит лишь одно: я ещё не совсем готов к этой особой миссии, которая, по словам учителя, предначертана мне Всемогущим! Я должен навсегда отречься от своих воспоминаний, какими бы они ни были радостными или горестными, дорогими или ненужными, ведь все мои мысли и сердце должны быть заняты только Им!
Изучаю душное питерское метро – огромную зловещую паутину, которую так старательно свил этот гигантский паук. Страшно подумать, что в его опасную ловчую сеть ежедневно попадает не одна тысяча людей! Они – тупые бараны, потому что думают, что им предоставляют транспортные услуги! Как бы не так!
Это чудовищное порождение Иблиса пьёт их энергетические соки!»
Тень № 2: «Мы должны научиться мгновенно и безошибочно узнавать друг друга в толпе по особому запаху. По словам Небесного, миск – это самое приятное благовоние для правоверного. Согласно священному преданию, наносить его следует на одежду с особым благоговением: “Мой запах теперь приятнее мускуса! Да будет доволен мной Небесный!” А наше бренное тело мы должны всегда содержать в чистоте! И не только тело, но и мысли! О, Небесный, прости мне тяжёлые думы о моём маленьком сыне! Что же будет с ним, когда я выполню свою миссию? Я знаю, что он тут, за каменной стеной, в детском лагере, в надёжных руках моего учителя, под твоим чутким присмотром!
Какая красивая станция метрополитена, словно в султанский дворец спустилась! В час, когда народу на перроне становится меньше, я сажусь тут на деревянную лавочку и рассматриваю эти великолепные стеклянные колонны, похожие на прабабушкин хрустальный салатник. Бабушка Аниса доставала его из кухонного серванта только по большим религиозным праздникам и лишь однажды, когда приехали родственники со стороны жениха, чтобы сосватать меня за Тимура. О, зачем же он так рано покинул меня, Небесный!
Потом, вдоволь налюбовавшись этой рукотворной красотой, я сажусь в полупустой вагон и еду на площадь Красного Вождя. Конечно, эта станция называется как-то по-другому, но мы её так называем потому, что попросту боимся завалить всю операцию, попав прямо в руки к федеральным властям. Здесь-то я выбираюсь на поверхность, ветер кажется ещё более промозглым после тёплого нутра “подземного города”. И слякоть под ногами хлюпает противно!»
Вдруг девушка вспоминает песню пленного российского солдата: «Снова дождь и чеченская слякоть, сапоги, каждый весом по пуду. И промок, так что хочется плакать. Ох, Чечня, я тебя не забуду»[2].
– Конечно, не забудешь! Ведь это я тебя убила, русская собака! – утирает слёзы девушка. Сегодня закат похож на нарывающий порез от консервной банки с красивой надписью shprotu. В банке было девять золотых рыбок, которые оказались необычайно вкусными.
На душе у неё стало немного теплее. Что ни говори, а еда всегда делала её чуточку счастливее, хотя учитель говорил, чтобы они не набивали собственное чрево! Девушка пересекла площадь и подошла ближе к бронзовому истукану. Красный Вождь стоит неподвижно и молчаливо, простирая руку в красновато-серое небо.
Во всём виноват апрель и какие-то его тезисы! За этот ненастный весенний день слабое солнце подарило и ему капельку тепла!
Девушка стояла у памятника и грела руки на гранитном камне.
– У нас в Нохчийчоь[3] поговаривают, что Красный Вождь тоже пострадал в «священной войне», – констатирует она – 1 апреля 2009 года памятник был подорван полукилограммом тротила, и у него зияла огромная дыра ниже пояса! Правда, сейчас он снова как новенький!
Никому из работников метрополитена и правоохранительных органов даже в голову не приходило, что эта хрупкая женщина с тёмно-карими глазами – террористка-смертница! В заголовках утренней прессы потом будет написано: «Шахидка спустилась в метрополитен и привела в действие закрепленное на ней взрывное устройство». Военный корреспондент Вадим Речкалов[4] после Первой и Второй чеченских кампаний напишет: «У слова “шахид” нет женского рода. И шахидами становятся после смерти. Если ты ходишь, значит, ещё не шахид. А если шахид, то уже никогда никуда не пойдёшь. Пока эти женщины живы, никто не догадывается, что они смертницы. А когда мы об этом узнаём, поздно их изучать. После взрыва от смертниц мало что остаётся».