Я не пришла без приглашения. Он прислал мне сообщение. Я и не думала убивать его.
Когда я собиралась, руки у меня дрожали. Не слишком много макияжа: каплю подводки, чуть коснуться румянами и помадой. Он не любил «разукрашенных леди»[1]. Так он их называл. И смеялся, цитируя кого то. Наверное, Шекспира. Обычно он цитировал именно его. В этом был весь Ральф. Он не просто преподавал английскую литературу – он жил и дышал ею.
Занимаясь любовью, в постели мы были не одни. Такое чувство, что рядом с нами соседствовали Ромео и Джульетта, Троил и Крессида, Антоний и Клеопатра. Время от времени он позволял себе обронить строчку-другую из английской поэзии, хранившуюся в его красивой голове. Девушка, не имеющая себе равных. Или: одних она заставляет голодать, других удовлетворяет. Я легко запоминала цитаты и после его ухода гуглила в Интернете, удивляясь его хорошей памяти. Он заставлял меня чувствовать себя особенной. Красавицей. Другой.
Вечер был теплый. Я оставила машину на соседней улице, подальше от посторонних глаз. Быстро зашагала по тротуару к его дому, надвинув на глаза широкополую шляпу и низко опустив голову.
Улица, на которой он жил, в этот час была пустынна. Тротуар усыпали лепестки с высоких отцветающих деревьев, словно я пропустила свадьбу. Шторы на окнах соседнего дома были раздвинуты, представляя моему взгляду отличный обзор гостиной. Скользнув взглядом по фасаду, я убедилась, что за мной никто не наблюдает, и прошла мимо.
Ральф оставил скрипучую калитку открытой. Как всегда, когда ждал меня. Тенью проскользнув в нее, я бесшумно прошла по дорожке к входной двери, поблескивавшей в рассеянном вечернем свете. Дверь недавно была покрашена. Разумеется, с маляром договаривалась Хелен. Она вообще обо всем договаривалась и все организовывала. Включая жизнь Ральфа. Иногда он шутил по этому поводу. И в то же время не шутил. Он слишком хорошо относился к ней. Больно признать, но чувство между ними определенно никуда не исчезло. Не любовь, конечно. И явно не страсть. Невольное восхищение друг другом. И чувство долга.
Он вел у нас в школе литературные семинары для учителей. Однажды он прочитал нам свое стихотворение об Одиссее и Пенелопе маленькую поэму о любви. Это произошло в самом начале, когда я еще пыталась сопротивляться ему. Но уже тогда он занимал все мои мысли. Словно влюбленная девчонка, с замиранием сердца, едва дыша, я пробиралась в старшую школу, на его территорию, чтобы «случайно» встретиться с ним. Бродила по коридорам, и мои чувства так обострялись, что я, казалось, светилась от влечения к нему, как светятся заряженные электроны. Не буду даже упоминать о том, какое разочарование я испытывала, если возвращалась в свой класс, так и не увидев его.
В своем стихотворении он задал интересный вопрос: кто был настоящим героем – Одиссей, который воевал с мечом в руках, или Пенелопа, преданно ждавшая его? Сохраняя верность мужу, она ткала саван и распускала сотканное и ткала заново, чтобы снова распустить[2].
В тот раз, когда занятие закончилось и все разбирали свои куртки и пальто, я сделала вид, что ухожу одна, хотя знала – мы оба знали, – он поспешит за мной и пойдет рядом, болтая на ходу, к парковке младшей школы, где я оставляла свою машину.
– Что вдохновило тебя на такое стихотворение? – едва слышно спросила я.
Прищурившись, он улыбнулся и окинул меня взглядом, заставившим затрепетать.
– А ты как думаешь?
В одно мгновение я поняла: свой страстный стих он посвятил мне. Это был салют моему целомудрию, моим титаническим усилиям остаться верной Мэтью, парню, который разбил мое сердце, бросив меня почти два года назад. Ральфу удалось разглядеть во мне то, чего не видел никто. Меня настоящую.
Через неделю, провожая меня до машины после очередного занятия нашей группы, он предложил заехать куда-нибудь выпить. Я была готова к этому. Заливаясь румянцем, не глядя ему в глаза, тут же ответила: «Да».
Почему я вспомнила это, стоя перед дверью? Смахнула слезинку, машинально отметила, как блеснули часы на моей руке, и сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
Я не знала, чего ожидать. Зачем он отправил мне это сообщение? Я чувствовала себя опустошенной. Уже несколько недель мне кусок в горло не лез, а руки, как бы я ни сжимала их в кулаки, дрожали. Таблетки, прописанные доктором, чтобы «помочь справиться с подавленностью», – при этом мы обе знали, что речь идет о депрессии, вызывали у меня перепады настроения. Я то плакала, то приходила в ярость. В общем, была сама не своя. Даже коллеги в школе начали замечать мое состояние.
Проглотив подступивший к горлу комок, я набрала побольше воздуха, затем поднесла руку к двери и чуть слышно постучала, едва касаясь костяшками пальцев деревянной поверхности. Легчайший стук, чтобы не разбудить Анну. Как он учил.
