Иуда сидит с закрытыми глазами. Входит старец с клюкой.
Старец: Послушай, добрый человек.
Иуда открывает глаза, смотрит по сторонам.
Иуда: Я не ослышался? Ты это мне, старик?
Старец: Найдётся ли в суме твоей немного того, чем можно жажду утолить и голод?
Иуда: Найдётся. Вот, возьми.
Теперь ответь, старик, ты впрямь считаешь, что каждый встречный добрым может быть?
Старец: Равно на столько, насколько может быть он злым.
Иуда: Но ты сказал мне: добрый человек?
Старец: В любом из нас и свет и тьма. Что хочешь разглядеть, то и увидишь.
Добро достигнется добром.
Иуда: Красиво говоришь. А если б я не поделился с тобой ни сыром, ни вином, ты также утверждал, что я, Иуда, добрый?
Старец: Откуда знать мне, что в твоей суме?
Незнание – не повод для обиды.
Иуда: А если б я солгать тебе посмел?
Старец: Прошел, не подавая виду. Но зло, что ты в меня вселил, тебе бы злом и обернулось.
Иуда: Да? Всё это – так, слова.
Во лжи рождаются, живут и умирают и, умножая ложь – богатство умножают. Живи я правдою, как эта вот, твоя, нам пить пришлось бы из ручья, и были б мы голодные и злые. А так, глядишь, я добрый для тебя.
Старец: Не все пока к добру стремятся. Когда же каждый…
Иуда: Погоди. А как же с тем, что в нас плохое? Ты сам сказал: и свет и тьма.
Старец: Свет побеждает тьму.
Иуда: Но снова тьма приходит… В чередованье этом для ума, стремящегося суть постигнуть, подсказка вложена: что свет без тьмы? Всё то же, что тьма без света.
А добро? Как оценить добро, цены не зная злу? Что одному во вред, всегда другому – благо. Как их местами не меняй, с какой безудержной отвагой не бейся за добро, ты только злу поможешь.
Тебе ли, страннику, не знать, что стоит в высохшей пустыне простой воды один глоток? Но вот ты в лодке, и поток меж берегов тебя несущий – хотя так много в нём глотков – тебя уже не привлекает.
Старец: По-твоему, выходит, зло рождает добро?
Иуда: Да. Иногда лишь зло способно заставить разглядеть добро.
Старец: Нет, ты меня не убедил.
Иуда: Не убедил. А ты взгляни на это. Жучок древесный мал и сир, живёт своей заботой. С утра до ночи он в делах, так увлечён работой, казалось бы, ну что весь мир ему. Но приглядись, подумай, чем лучше ты его?
Всё что пришло на свет, в одном едино – родиться, жить и умереть – вот смысл всего глубинный.
Старец: Мне разум дан, чтоб постигать.
Иуда: Но смерть не-по-сти-жи-ма.
Вот он без разума. Перст вознеси над ним. Смотри, как удирает. Откуда знать ему, что смертен он, а знает.
Так почему нам жизнь так дорога? Да потому что смерть придёт однажды. Смерть – зло? А не было бы зла? Тебе юнец ответит каждый: жизнь превратилась бы в кошмар, цепь слёз, страданий, горя, которой нет ни края, ни конца.
Старец: Ты не похож, конечно, на глупца. В твоих сужденьях многое бесспорно, но слишком мрачны краски у тебя. Из всех цветов предпочитая чёрный, нельзя картину мира написать.
Иуда: А я другой её не вижу.
Я мог бы многое отдать, старик, чтобы увериться в обратном. Не первый год за этим и бреду, среди людей ища ответа. Повсюду только смрад и грязь.
Старец: Что ж, помогу тебе, коль хочешь. Ты тут о смерти мне как раз поведал, как о зле. А если это лишь начало бытия, врата в прекрасный мир?
Иуда: Загробный? (смеётся) Ты это сам придумал?
Старец: Нет, не я. Есть человек один. Подробней он мог бы всё растолковать, поверь.
Иуда: Откуда он, он иудей?
Старец: Как будто, точно я не знаю, но слышал много от людей, что родом он из Галилеи. Иисусом наречён, а с некоторых пор зовётся всеми Назареем. Христом.
Иуда: Спасителем?
Старец: Спасителем, сынок.
Иуда: Так-так. Запомню непременно.
(пауза)
Посмотрим, что он за пророк.
Вечер. Полуосвещённое помещение. Здесь все ученики Христа, его мать, Мария Магдалина. Иисус в центре, он о чём-то думает. Ученики перешёптываются между собой, чему-то улыбаются женщины. Иисус поднимает руку.
Иисус: Бросая в землю зёрна доброты, полей обильно нежностью и лаской – взойдёт любовь и даст свои плоды. Собрав их, поровну, по-братски меж всеми подели скорей. Когда же каждый бросит семя, и станет мир среди людей.
(пауза)
Наш путь тернист. Когда-то этою дорогой я шёл один, теперь нас много, но помысел мой так же чист и свят. И рухнет старый храм, и будет он проклят, и взыйдет справедливость, и каждому воздастся по делам.
Что ж, на сегодня хватит. Хотел вопрос задать я вам, не стану время тратить. Кто человек тот, что всегда на проповеди тихо стоит в тени, не выходя на свет? Я чувствую, что в жизни много бед он испытал, обид и унижений. И на лице его написана мольба. Он никогда и ни о чём не просит и, всё же, взгляд его мне часто спину жжёт.
Иоанн: Если учитель говорит о рыжем плуте – его зовут Искариот.
Матфей: Иуда он из Кариота. Дурнейшей славы человек.
Пётр: Его нам остеречься надо, как бы беды он не навлек.
Матфей: О нём я слышал очень много – все люди говорят вокруг – но ничего кроме дурного: коварен, лжив, не враг, не друг. К притворству склонен, алчен страшно, к тому-же на руку не чист. Задира злой и бесшабашный, игрок азартный, скандалист. И, если добрые евреи о нём нелестно говорят, то и плохие в Иудее Искариота понос
