1
Чай пили с клубничным пирогом. На столе было варенье, мармелад и печенье. Звали на чаепитие и Евфросинию Герасимовну, но она, обычно отзывчивая в таких делах, на этот раз от приглашения отказалась. Впрочем, кусок пирога Галина ей отнесла.
За столом сидели молча, каждый думал о своём. Максим о Жанне, Степан о Марине, Карл о Галине, Галина о Карле.
Анна радовалась тому, что всё закончилось благополучно, все живы-здоровы и Фёдору, сидящему с ней рядом, не нужно переживать. О том, что ему предстоит завтра, она не знала. Она не думала о том, как будут развиваться и складываться их отношения, точно знала только одно, – что никогда не бросит этого человека и всегда, по первой его просьбе, придёт к нему на помощь.
Так же думала и о детях, сидящих у них с Фёдором на коленях, и о Матрёне Васильевне, и о Медведице, и о Пистолете, и о сестре. Обо всех, кому, хоть чем-нибудь, могла бы быть полезной.
Сидящий с ней рядом Фёдор, старался ни о чём не думать. Слишком много забот навалилось с утра. И это почти получилось, но лицо больного, потерявшего силы Пашки, так и стояло перед глазами.
«Надо быть рядом с ним, – думал Фёдор. – Сейчас немного отдохну и пойду».
Дети, сидевшие на коленях у Анны и Фёдора, беспрестанно шалили. Они объелись пирогом и занимались тем, что опускали пальцы в варенье, мазали этим вареньем носы, а затем друг у друга с носа это варенье слизывали.
Им было весело, они беспрестанно смеялись. Впереди у них была целая жизнь, казавшаяся большой и красивой, похожей на стол, за которым сидели, в которой всегда будет вдоволь клубничных пирогов, варенья, мармелада, а главное, – добрых людей. И они были правы.
2
История, которую хочу рассказать, началась 13 июня 1987 года. Придя домой поздно вечером, Пашка с порога услышал праздничный шум в родительской комнате, почувствовал запах застолья. Спрятав ключ от входной двери в карман брюк, он стал на цыпочках пробираться к себе.
– Да говорю, Павло, – доносилось из-за стола, и вскоре Пашка увидел перед собой мать.
– Ну, что я говорила, пожаловал! – Крикнула она гостям и, приглушая голос, добавила. – Фу, провонял, как чёрт. Костёр опять жёг? Смотри, поджигатель – поймают, пришлют штраф, сама тебя подожгу. Чего стоишь? Иди к гостям.
– К экзамену надо готовиться, – попробовал он отказаться.
– Надо же, вспомнил. К экзамену ему нужно готовиться. Все ждут его, не расходятся, а он тут заявления будет делать.
– Зачем меня ждать?
– Затем. Интересно. Все хотят посмотреть на встречу.
– Какую встречу?
– Торжественную. Иди, узнаешь.
Робко ступая, Пашка вошёл в комнату, где за накрытым по поводу наступающего Дня Медика столом сидели гости. Это были знакомые матери, с которыми она в мае месяце познакомилась на курорте, и её коллеги по работе. Все были пьяны, галдели, гремели ножами и вилками, и от дыма сигарет не видели друг друга. Заметив Пашку, загалдели громче, кое-кто даже затопал ногами. Он смущённо улыбнулся и опустил глаза.
– Вот и сам, – торжественно произнёс Пацкань, Пашкин отчим, который был особенно пьян и против обыкновения даже не встал из-за стола, говоря своё знаменитое «Прошу наливать, буду речь держать».
Гости засуетились, стали хватать со стола бутылки и разливать их содержимое по стаканам и рюмкам. Подняв, до краёв наполненный, стакан, отчим терпеливо ждал.
– Все что ли? – Спросил он.
– Да. Давно уже. Готовы! – Неровно отвечали гости.
– Тогда контакт! – Приказал Пацкань, опуская свой стакан и касаясь им края стола.
Все последовали его примеру, каждый в свою очередь рапортуя:
– Есть. Есть контакт.
– Нет. Я вижу – там нет контакта! – Строго следил тостующий красными, как у окуня, глазами. – Вижу, нет! А, теперь, есть! Теперь, вижу, что есть!
– Речь, Фарфорыч. Давай речь! – Требовал сидевший напротив командовавшего, Мирона Христофоровича, его двоюродный брат Глухарёв.
Глухарёва поддержали, и, как ни тяжело было подниматься напившемуся отчиму, он всё же встал. Впрочем, сделал это не из уважения к обществу и не из-за торжественности тоста, а от того, что понял: сидя содержимое стакана в него не войдёт.
Речь, которую так ждали, говорить не стал. Прошептав: «За встречу», просто опрокинул стакан. Гости последовали его примеру.
Предчувствие отчима не обмануло, водка не пошла, не помогло даже вставание. Запрокинув голову и прогнувшись, как солдат, получивший пулю в спину, Мирон Христофорович, привлёк к себе внимание сидящего рядом мужчины пощёлкиванием пальцев, и получил заранее приготовленный бутерброд, состоящий из куска чёрного хлеба и толстого слоя горчицы. Пока отчим его пережёвывал, Глухарев, восседавший напротив, затрясся от смеха.
– Чего хохочешь? – Спросил Пацкань, слабым голосом. – Сейчас фонтаном бы, да всё на тебя. Устроил бы День Победы, с салютом из винегрета.
– Не пошла? – С неожиданным участием, осведомился Глухарёв.
– Легла зараза, – стал объяснять Пацкань. – Вот туда-сюда и гонял.
Пашку посадили за стол с краю, на самый угол. Только сидя за столом, после перебранки отчима с Глухарёвым, он, как следует, вдумался в смысл слов, вертевшихся на пьяных языках и понял, о чём шла речь.
