Боже, как же больно. И холодно! Я промерзала насквозь, холод медленно, но неумолимо поднимался вверх, леденели пальцы, руки, голени, колени…
Когда-то слышала, что, замерзая, человек засыпает, не мучается. Я же наоборот, ощущала невыносимую боль, которая все равно не глушила ужас. Ужас происходившего со мной. Лютый холод подбирался к моей груди, где, казалось, трепетала душа, подползал к неистово бившемуся сердцу. Остро пахло кровью, свежей землей и… тленом. И этот запах только усиливал панику и нарастающий ужас. Словно меня заживо в могилу закопали…
Вдруг в кромешной темноте будто кто-то включил свет, неяркий, приглушенный, вернее, он зажегся где-то впереди, как в глубине коридора, словно там открылась дверь. Я увидела открытый дверной проем, за который из последних сил цеплялась пухленькая рыжая девушка, с диким безнадежным отчаянием удерживая… меня, наверное. Еще я ощутила, что и сама с таким же отчаянием цеплялась за кого-то, упорно норовившего выскользнуть из слабеющих, замерзших пальцев, кого-то непомерно тяжелого, но родного до глубины души, а если выпущу, не удержу, то моя жизнь остановится.
Даже холод отступил, настолько я испугалась выпустить то, что держала. Но тут раздался треск, будто выстрел, который прошил мое сердце подобно пуле. Карие глаза рыженькой девушки в ужасе округлились…
Очередная вспышка – и светлое пятно дверного проема начало стремительно удаляться, а я полетела вниз, во тьму. Сверху меня догоняла та рыжая и кошмарные тени, от вида которых мое сердце колотилось о ребра так, что грозило выскочить наружу. Неожиданно рыжая вскинула руку и крикнула:
– Мы выбираем свет!
Мне в грудь будто раскаленный кол воткнули. Следом натуральное, живое пламя стремительно захватило, обволокло верхнюю часть моего тела. Одновременно яростно усилился, словно сопротивляясь врагу, тот лютый холод, недавно захвативший большую часть меня, который практически полностью подчинил, стер личность, чувства, память, оставив лишь дикую боль. Дальше во мне началась битва льда и пламени.
Я бы сорвала голос от воплей, если бы могла издать хоть звук, настолько зверски меня рвали, ломали, сжигали и морозили изнутри две стихии. Меняли, трансформировали под что-то иное, чуждое, не мое!
В какой-то момент я не выдержала такого количества боли, сдалась, агония победила. Невольно взмолилась об избавлении от мук, о смерти, только и сама не знала, к кому был обращен мой молчаливый вопль-мольба. Однако вместо забвения и облегчения вспыхнула очередная картинка. На меня смотрели двое. Та самая морковно-рыжая симпатичная девушка, в очках, с круглыми карими глазами и румянцем на пухлых, милых щеках. И красивая платиновая блондинка с ласковыми черными глазами и темными бровями.
Обе выглядели счастливыми и ощущались родными-родными. Рыжик улыбнулась и с наигранной укоризной спросила:
– Вик, ты где, мы с Женькой тебя потеряли…
Красавица блондинка, на миг закатив черные глазищи, с веселой снисходительностью ответила:
– Не отвлекай ее, Маш, похоже, наша любимая Шапокляк задумала очередной захват мира!
– Вы кто? – вырвался у меня сиплый шепот.
– Мы банда! – хихикнула блондинка.
И тут откуда-то издалека донесся незнакомый женский голос, таинственный и загадочный:
– Вы не банда, отныне вы одного рода. А значит, даже уйдя за грань, не потеряетесь, сможете защитить, поддержать друг друга.
«Выходит я не одинока? Я кому-то нужна?» – ввинтился в мое сознание отчаянный всхлип надежды.
Но никто не ответил, я вновь одна. Еще и нависший надо мной лютый холод с привкусом тлена и запахом свежевырытой могилы опять начал донимать, охватывать, терзать. Наверное, чтобы окончательно заморозить, подчинить, но солнечные, любящие улыбки рыжика и блондинки и мысль, что я не одинока, неожиданно переломили ситуацию. Пламя в груди вспыхнуло сильнее, ярче, а холод затрещал, подточенный огнем, начал неохотно, огрызаясь, отступать. Сначала освободил грудь, где заполошно колотилось мое сердце и трепетала душа.
Странные чувства, жуткий полет фантазии или больного сознания, но я всем телом, каждой клеточкой ощущала, что мое средоточие – каким-то чудом уцелевшая душа – попала в кокон теплого света. Но вокруг него накапливалась сплошная тьма, которая, будто злобно ворчала за проигрыш, насылала колючий холод, спешно расползалась по всему телу, занимая отвоеванную территорию.
Как ни странно, это походило на вынужденное перемирие. Боль, наконец, утихла и «раздел территории» позволил мне прочувствовать собственное тело, убедиться, что я жива и цела, раз способна пошевелить пальцами, ногами и руками, дернуть головой. И еще с отчаянной жадностью – вдохнуть, наполнить горевшие легкие живительным воздухом.
Жива!!!
Я открыла глаза, словно запеченные от недавнего жара, терзавшего мое тело, и по щекам от облегчения побежали слезы. Первым я увидела потолок, высокий, с вычурной лепниной и огромной театральной люстрой. Моргнув несколько раз, убедилась, что это не очередной выверт больного сознания. И вдруг осознала, что совершенно ничего не помню. Ни где я, ни кто я, ни как тут очутилась. Моей памятью завладели отголоски недавно пережитой боли, не позволяя задуматься о чем-то другом, сосредоточиться.
