История эта началась в преддверии знаменитого экономического коллапса, вошедшего во все академические учебники. За месяц до того, как люди попроще стали щелкать зубами при взгляде на цены на все, увеличившиеся в три раза, а люди посложнее стали подсчитывать прибыль и составлять планы на бархатный сезон, учитель истории и литературы Джон Грибоедов сидел на стуле в кабинете директрисы гимназии и рисовал подпись в контракте на преподавательский сезон.
Имя учителя необычно и требует пояснений. Оно не было результатом противоестественных (по мнению компетентных органов) отношений советской женщины и студента (моряка, дипломата, бизнесмена) из англоговорящей страны.
Не было оно и результатом оригинальничания родителей при выборе имени, в советское время порождавшего Тракторин, Даздрамперм и Радиев, а в настоящем – Сварогов, Олимпов и Буцефалов.
Имя, данное учителю при рождении в честь знаменитого борца Ивана Поддубного (семейное предание хранило легенды о схватке прадеда с Поддубным на арене ростовского цирка и о самом прадеде, способном пригнуть к земле бычка-двухлетку и выжить в борьбе с рысью, прыгнувшей с дерева на спину), в младших классах претерпело изменения.
Это были годы распада Союза. Дети еще не осознавали масштаба перемен, политические бури пролетали над школами, в них все было по-прежнему. В роковом 1990 году, когда империя существовала уже только в головах ее подданных (много позже Джон узнал про отсутствие государственного бюджета на 1991 год, абсурдную декларацию, торжественно провозгласившей независимость России от частей ее самой, событиях в Прибалтике, Закавказье и повсюду), по-прежнему принимали в октябрята и далее (Джона на две недели исключили из рядов пионеров, когда он случайно поднял в салюте на торжественной линейке не правую, а левую руку). Сохранялись все ритуалы, декорации и смысловые матрешки: Джон учился в звездочке имени Дзержинского школы имени Дзержинского, расположенной на улице Дзержинского, напротив памятника догадайтесь кому.
Но уже появилось что-то новое. Свет в конце туннеля приобрел реальные черты. Стало ясно, что туннель, которые поколения копали вертикально вниз, каким-то образом вышел на Запад. В туннель ворвался западный ветер. Этот wind of change, как пела полуанглоязычная группа Скорпионз, валил с ног и сдувал взрослых, но до школьников долетал шелестящим бризом, несущим богатства.
Появилась «родная» американская жвачка польского производства. Правда, жвачка стоила три рубля, а недельный доход Джона составлял до полтинника мелочью, автоматически уводя жвачку за горизонты бюджетного планирования. Но жвачка несла с собой невероятно красочные ароматные вкладыши! Игра на вкладыши закипела повсюду. Толстенные пачки дональдов, турбо и десятков других вкладышей, новеньких и затертых как купюры царя Гороха, переворачивались от мастерского удара ладонью, продвигая одних на вершину социальной лестницы и разоряя других. Мошенников, выкидывающих пальцы долей секунды позже заклинания «Камень, жопа, антилопа», а также недостойных, пытавшихся плюнуть на ладонь или потереть ее о штанину, преследовали местные секьюрити.
О жвачка, исчезнувшая во время господства стоматологов, пичкающих мятной ненадувающейся дрянью! Отмечались случаи, когда жвачка, ежедневно находившаяся в жестокой эксплуатации, сдававшаяся в аренду, субаренду и субсубаренду, ежеминутно надувавшаяся, выкладывавшаяся ежевечерне на полку до нового дня, сохраняла свои свойства в течение месяца. Она становилась черной и липкой, но все еще имела аромат и надувалась.
Предыдущий советский аналог, жвачка «Кофейная», имела мерзкий вкус протухшего цикория, который исчезал за пару минут, не надувалась вовсе и через жалкий час разлагалась во рту несчастного пользователя.
Но появлением жвачки, товара первой необходимости, изменения не заканчивались. Появились Кока-кола и Пепси, джинсы и огромные гамбургеры, пластинки, голливудские боевики и не уступающие им по стремительности действия мультики. Предыдущий мульт-бестеллер чешского производства про собаку Фига размером с сарай оказался барахлом. Видеомагнитофоны перестали быть редкими как машина времени.
Ранее бывшая действительность не выдерживала сравнения с достижениями Запада. Советский строй, не сумевший за семьдесят лет изобрести бутерброд с сыром и колбасой, стремительно терял юных подданных.
Волшебный мир Запада! Если они делают такие жвачки и газировку, то какое же у них все остальное! Незнание вытеснялось восторгом.
У школьников быстро развивались коммерческие способности, ранее нещадно караемые. Самые смелые лазили по помойке за американским посольством, собирая пивные банки, вкладыши и сигаретные пачки. Самые перспективные сколачивали банды, отжимающие западное добро у слабейших телом и духом.
Группы оперативного реагирования выслеживали в центре Москвы иностранцев и предлагали им октябрятские значки, пионерские галстуки и прочую атрибутику в обмен на жвачку. Сделкой года, отправившей в нокаут техничку Амударью, стал обмен метрового вымпела из ленинского уголка на две пачки родного «Мальборо», распроданной затем поштучно. Переходящий вымпел завершил таким образом свой путь по передовикам образовательного процесса. Или не завершил – кто знает.
