Пролог
Первый удар Большого колокола грянул над площадью, взметнул пёстрое море голов, рук и праздничных одежд и, отражённый многоголосьем возбуждённой толпы, понёсся по окрестностям, возглашая: «Сейчас начнётся!»
Испуганный мальчик выронил пирожок и схватился за голову, затыкая уши перепачканными ладошками.
– Ах ты ж! Два лепа на ветер! Шкодник ты этакий! – запричитала мать, растерянно глядя, как чей-то сапог вдавливает в грязь разноцветную посыпку вместе с медовой сдобой и ягодной начинкой.
Было жалко и пирожка, и денег, и перепуганного сына. Рука уже потянулась, чтобы дать ему подзатыльник, но колокол ударил снова, и мальчик зарыдал – громко, не сдерживаясь, взахлёб.
– Ну будет, будет! – мать принялась лихорадочно трясти его, гладить по голове и целовать в лоб. – Ну что ты, как маленький. Это же колокол. Вон там, видишь? Смотри, как блестит!
Грянул третий удар.
– Это храм Предвечного Атия. Будешь плакать – Атий на тебя рассердится…
Четвёртый.
– Нет, нет! Он не будет сердиться! Он добрый! Он сердится только на плохих людей, у которых нечистый огонь внутри!
Пятый.
– Да уймись ты! Смотри – вон Великий яр сидит. Совсем близко. Сейчас услышит, как ты ревёшь…
Шестой.
– А вокруг – смотри, какие нарядные стражи! Это Когти Пардуса…
Седьмой.
– Чшшш… Не плачь! А то чистые братья придут, спросят: почему мальчик плачет?
Восьмой.
– А мы ответим: «Кто плачет? Никто у нас не плачет! Мы пришли на очищение посмотреть!»
Девятый.
– Все знатные яры Лугории собрались. Когда ещё такое увидишь?
Десятый.
– Сейчас заразу сожгут – и всем лучше станет! И мой зайчик плакать перестанет…
Одиннадцатый.
– Да замолчи ты уже! Сейчас прогонят нас – и я не увижу ничего из-за тебя!
Двенадцатый.
Все замерли – и Великий яр Эгрис в окружении верных стражей, и знатные яры, и пестрая толпа, и лоточники с пирожками, и чистые братья, и даже плачущий мальчик на руках у матери…
Двери храма оставались закрытыми.
Знатные лугорцы начали недовольно посматривать в сторону белоснежных стен и блистающих позолотой ворот храма, а толпа – перешёптываться. Через несколько минут высокие двери распахнулись, и небольшая процессия двинулась в сторону круга очищения. Послушники посохами расчищали путь Пречистому отцу Арфазию, высокому и тощему старику в тяжёлой белой рясе, расшитой золотом. Его монашеский капюшон был украшен жемчугами в виде стрелы в круге – символа веры чистиан. Следом в окружении монахов шла женщина, тоже в белом и тоже с символом веры в руках. Но на этом сходство заканчивалось. Женщина лет сорока еле волочилась на опухших ногах с разбитыми пальцами, её руки безвольно висели вдоль тела. Длинная нижняя рубаха и бумажная корона на голове составляли всё её одеяние. В толпе засвистели и закричали на разные голоса:
– Келеагоново отродье! Чистым огнём нечистый сожжём!
Велияр сохранял невозмутимый вид, но все понимали: опоздание Пречистого отца можно расценивать по-разному. Поэтому все с нетерпением ждали, что тот скажет в своё оправдание. Арфазий не стал бы Пречистым, если бы не понимал таких вещей, поэтому, заняв своё место на помосте, поклонился Эгрису и произнёс:
– Долгих лет и славной жизни Велияру, да хранит его Предвечный Атий. В нашем опоздании виновна эта преступница: ей вздумалось падать в обморок, отнимая время у благородных и досточтимых лугорцев. Только за то, что заставила ждать Велияра, она уже достойна наказания.
Толпа опять заулюлюкала, но, стоило Эгрису поднять руку, все замолчали.
– Долгих лет и славной жизни Пречистому Арфазию и всем отцам веры. Приступайте.
Старик степенно поклонился и сел на своё место. Дородный послушник вышел вперёд, прочистил горло и зычным басом начал зачитывать приговор:
– Именем Пречистого отца Арфазия, с благоволения Велияра Эгриса, во славу Предвечного Атия и наших предков, в год двести двадцать шестой от подписания договора у Злат-камня, сия женщина именем Свонда, жена селянина Гараха из поселения Малый Жом, что во владениях стовольского яра Тинела, под весом доказательств и улик созналась, что нечистым огнём проклятых, да не упомянуты будь их имена, сожгла посевы односельчан, а также наводила сглаз и портила воду в колодцах, отчего произошёл мор скота. За сии преступления она приговаривается к смерти через огонь. Да очистится душа её от скверны.
– Да очистится, – благоговейно повторили все присутствующие, и женщину повели к костру.
Она покорно плелась вслед за храмовниками, глядя в землю и не замечая ничего вокруг. Только однажды застонала, когда её приковывали к столбу. Такая покорность раздражала толпу – многим хотелось чего-то повеселее.
– Эй, нечистая! Сотвори что-нибудь напоследок! Покажи огонь Владык!
Один из послушников зажёг факел от огня священной лампады, что вынесли из храма специально для этого, и медленно пошёл в направлении костра. Рёв толпы нарастал.
Храмовник наклонился и поджёг сухой хворост. Многие захлопали и начали дружно кричать:
– Чистым огнём нечистый сожжём!
Огонь быстро разгорался. Женщина закашлялась от дыма. Язык пламени лизнул подол её рубахи, и та загорелась. Крик женщины утонул в радостном рёве толпы. Люди жадно смотрели, как огонь пожирает одежду, волосы, бумажную корону, как извивается смуглое тело, быстро покрываясь волдырями и чернея, как кожа лопается, из ран сочится кровь, как обугливается плоть, обнажая мясо и кости…
