1.
Дело обычное – запрыгнул в автобус, вечером уже не набитый, и встал, опершись, на этой дурацкой вращающейся площадочке, где прикрепляется резиновая гармошка – как будто для растяжки салона хотя бы в длину, – что утром, понятно, никак не помогает.
Тусклое солнце, минутно пыхнув красным, затушенной сигаретой угасло – где-то за сто километров… Если провести луч-радиус: жидкие посадки, пустырь, завод стекловаты, неимоверно извилистые эти «полугрунтовки» – «на Бокино», «на Котовск», а там уже, на самом краю всего, в полях за «татарским валом», в чёрной пахоте с наледью оно и задымилось… Сразу темнеет, слякоть, пока ждал автобуса, замёрзла прямо под ногами. Местность самая живописнейшая: обледеневшая до свинцовой серости трасса, словно вросшие в неё острые железные вигвамы остановок. За мутным стеклом – «с потерей сигнала», сквозь тряску и скрежет – застывшее «тамбовское море», пустой пейзаж километрами до города, как в электричке. Ещё темнеет, мимолётный запах весны перебивается попытками водителя включить отопление, попадающей в салон гарью выхлопа, а скоро включится всем привычное коптюшное, как ночью в поездах, освещение, и различимое за окном, и так сплошь чёрно-серое, станет совсем призрачным.
Остановки поэтично именуются «второй пятак», «третий пятак» – но тут не ошибёшься… Посёлок Строитель: прямая дорога, посадочки, ряд пятиэтажек – никаких тебе нынешних супермаркетов, салонов и прочих излишеств. Ларьки разве, чтоб в любое время – дня ли, полуночи – можно было взять насущное: пиво, водку, сигареты. «Депрессивный район» – такого и названия никому не взбредало, а я тут и вообще часто живал у родственников с начала девяностых. «Спальный район» – тоже не слышал такого, да и выезжают-то отсюда не на машинах… В общем, всё самое обычное, тем более, что теперь это уже времена «вполне прогрессивные» – 2006 год…
«Салона, не слона, – думалось мне, – хотя трамбуют явно по-слоновьи, и гармошка сия почти как хобот…»
Я прислонился спиной к перилам гармошки-хобота – кругляк площадки на поворотах внезапными рывками вращается – всё же невольное развлечение в долгой хмурой дороге… Вот эти люди: как будто на подбор все те же самые, что и утром… когда они тебя и друг друга, набиваясь в этот нелетающий «Икарус» (в детстве мы читали «Экапиг»), а ещё пуще в коммерческий «пазик», рефлекторно – ничего личного, по-тамбовски картофельно-обезличенно – как будто забивая сваи, как единицу или ноль утрамбовывая в нужный кому-то объект, непоправимо плющат… Настроение – если это можно так назвать – вельми скверное…
Здесь продают билеты – как на театре, в балаган теней. Увидеть здесь ничего нельзя: лишь муть рассола столетней селёдки в бочке. Увидеть тут можно многое – и пьяный мим-водевиль, и хардкор-трагедию, а чаще то и то по-русски вместе. Надо только много, часто, огнеупорно ездить – лучше таким вот странным вечером, а ещё лучше – ночью. Полбуханки хлеба, полбутылки пива – за такую цену мне и счастливый билетец не нужен (тем паче давиться им натощак!), я лучше бы пешком прошёлся, как обычно, но здесь промёрзший на отшибе пригород, идти далече.
И вдруг – что-то как будто мелькнуло. Где-то в самом начале салона. Как будто какой-то солнечный зайчик. На выбоине моя площадка под ногами – напоминающая тренажёр для космонавтов, да ещё со стрип-шестом! – подпрыгнула так, что удар нехило отозвался в спине и печени. К таким прыжкам и кульбитам я, конечно, всю жизнь сверхпривычен – наверное, показалось!
Но ёкнуло вдруг и в груди – чем-то как будто ожгло – зайчик, какой-то луч – нет, зрение меня не обмануло: неужели это она?! Несколько долгих секунд меня мотало вместе с платформой – приглядываясь, мотая головой, я колебался в порыве протиснуться вперёд или наоборот, пока она меня не заметила, врубить заднюю, ускользнуть в хвост, чтоб спрятаться или даже быстрей, не доехав, выйти.
И причина-пружина упомянутых авто-трагедий – не шекспировские страсти, а исключительно те самые две-три монетки-лепты. В маршрутке, а часто и в автобусе поставлен ящик деревянный – для сбора податей. Он разграфлён на ячейки разного достоинства, и полон сего достоинства, как ящик патронный, а над ним ещё прилеплена, будто деревенский почтовый ящичек раздолбанный, сигаретная пачка без крышки – для купюр, в аккурат для зеленовато-замусоленных здешних десяток. Можно разыграть сценарий – в попытке отказаться, увильнуть от оплаты. Здесь ставки – ваша совесть, ваши нервы – против нервов, совести и сил отчаянной хватки билетёрши. В такую ново-русскую рулетку можно выиграть, бесспорно! Но лишь пару жалких грошовых жетонов (столь нужных, впрочем, на другое или вообще отсутствующих), а проиграть – гораздо больше. Не раз, наверно, все видели и слышали расправу: по жалобе измотанной за день, всячески униженной и оскорблённой билетёрши издёрганный за день, измотанный вконец водитель вдруг резко даёт по тормозам, выскакивает с места с монтировкой, врывается в салон и «за химки» вытряхивает наружу злосчастно охамевшего зайца —точней, теперь козла, и именно отпущенья. А кругом-то, мы знаем и помним, кромешная темь, злой ветер – и лишь огоньки звёзд мерцают, как полуприкрытые глазки кота, да там вдалеке почти такие же, куда едем.
