– Бонасера1, синьора Джа… Жа… – не одолев иностранных звукосочетаний, импозантный карабинер сморщил в затруднении нос и замолчал в ожидании подсказки.
– Ясинская, – подследственная доброжелательно улыбнулась. – Можно просто Анна.
Надо постараться расположить к себе этого павлина, пока он не повесил преступление на нее. Сколько тут у них за убийство дают? Двадцать лет? Пожизненное?
Как выглядит местный каземат изнутри, Анна знала из телевизионных репортажей про мотающих срок боссов мафии. Каптированные доны проводили не лучшие годы своей туманной жизни в такой клоаке, в которой даже граф Монте-Кристо повесился бы от тоски. А если уважаемая часть общества не может обеспечить себе тюремный люкс, что же говорить о простых заключенных? Невинных причем!
– Полька? – холодно осведомился «павлин», из-за фамилии, конечно.
Акцент у нее не характерный, а правильные черты лица допускали любое происхождение. Но главная путаница происходила из-за глаз: они у Анны были сиреневые, яркие, обычно прикрытые цветными линзами – от вопросов типа: «Вы поколение индиго, да?» или еще гениальнее: «Скажите, вы не из будущего?» Так что большинство знакомых пребывало в уверенности, что глаза у нее зеленые, подходящие к карамельным, в рыжину, волосам. Но сейчас линзы отсутствовали – они остались там, где чуть было не осталась навсегда сама Анна.
– Русская.
Она тоже ползала по нему взглядом. Впечатление было такое, что карабинер прибыл в этот бесцветный кабинет семнадцатого участка прямо с военного марша и не успел сменить ни парадную форму, ни выражение лица. Черный мундир с серебряными галунами и орденскими планками (целая дюжина, ого!), на погонах корона и три звезды. И хотя в итальянских знаках отличия Анна не разбиралась, все-таки было ясно, что павлин – птица непростая. Под стать загадке, которую ему предстояло разгадать.
Потомок легионеров снова уткнулся в ее анкету, бормоча вполголоса:
– Тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения… гражданство – Италия, Россия… безработная…
Наконец, закончил, сложил перед собой руки замком и изрек:
– Я – следователь по особо важным делам колонель Мауро Монте. Мы…
Анна вскочила, уронив с грохотом стул.
– Колонель Монте??? Тот самый??? Так это вы!!!
Даже ресница не дрогнула на карабинерском челе.
– Синьора, успокойтесь, вернитесь на место, – холодно скомандовал дознаватель. Подождал, пока Анна снова окажется в сидячем положении и продолжил:
– Мне известно о том, что мое имя фигурировало в происшествии. Моя задача – выяснить, кто за этим стоит. Ваша – изложить всю имеющуюся информацию. Подробно и внятно.
Тут он, видимо, вспомнил, что имеет дело со штатской, и вместо того чтобы гаркнуть: «Задача ясна? Приступить к выполнению!» – мягко закончил:
– С самого начала.
Анна задумалась, глядя на незагорелую полосу на правой руке. Эх, как же браслета не хватает! Он всегда помогал в моменты, когда надо сосредоточиться или успокоиться (или и то и другое, как сейчас). Но даже при воспоминании о нем скачущие в галопе мысли притормозили и пошли шагом.
Итак, что можно назвать началом в этой истории? Утро, когда был обнаружен труп? Или все-таки вечер, когда он был еще жив?
– Чем больше деталей, тем лучше, – подсказал колонель. – Как вы попали на виллу? Приехали на такси?
– Нет, на машине. У нас «БМВ-кроссовер». Берто попросил привезти кое-какие вещи. Они с Филиппком прилетели прямо из Лондона, это мужа сын, от первого брака, я его Филиппком называю, но на самом деле его, конечно, Филиппо зовут. Вы знаете, он вундеркинд, в тринадцать лет – уже на втором курсе университета! Оксфордского, между прочим! У вас есть дети?
Мауро Монте изобразил терпеливую улыбку.
– Синьора Ясинская, про детей после. Сначала давайте разберемся с делом. Постарайтесь рассказывать по порядку, пожалуйста. Итак, вы прибыли на виллу в собственном автомобиле. В котором часу?
– Где-то в семь. Только начинало смеркаться…
***
Суббота, 3 октября. Где-то в семь.
Только начинало смеркаться. Гасли розовые блики на коре пиний, растворялись длинные тени, краски осваивали холодную гамму. Небо лишь начинало темнеть, но уже выставило свой пока бесполезный фонарь – круглую луну. Чем дальше от центра, тем тише становился голос города, а тут, на Четвертой миле, Рим совсем замолчал. Даже ветра не было – деревья не шелестели листвой, абсолютно зеленой, несмотря на начало октября.
Настроение у Анны было мрачным – не столько из-за неожиданной кончины свекрови (ну не совсем неожиданной – все-таки восемьдесят один годок отсчитала), сколько из-за несвоевременности прискорбного события. Теперь разговор о разводе, к которому она столько готовилась, придется отложить. Роберто к матери был сильно привязан, жестоко обрушивать на него дополнительный удар. Если, конечно, для него это действительно будет ударом, а не избавлением от затянувшегося наваждения, как предполагала молодая женщина. Но в случае удара нельзя уходить, надо оставить все как есть и мучиться дальше. Хотя, по мнению ее российских подруг (в основном работающих и незамужних), мучение это было весьма относительное. Они все как одна готовы были поменяться с ней судьбой в любой момент и сделаться женой синьора Морaцци. Графа Морацци теперь уже – титул ведь переходит к старшему сыну. Погодите-ка, так она теперь графиня, что ли?