Казалось бы, почему мне не быть довольным этой жизнью? Если подумать, то всё, вроде бы, нормально. Как у всех. А если прочувствовать, то получается, что хуже просто быть не может. Хочется выть от тоски по чему-то лучшему, несбыточному. И душа оттого, что ей чертовски тесно, покрывается зелёной плесенью, ноет и ноет и вот-вот или усохнет насмерть, или взорвётся под действием процесса гнилостного брожения.
Ну не находит она спокойствия и удовлетворения ни в чём! Нудная работа – это явно не для меня, тесная жизнь в убогой квартирке – временное явление, скудное на события и блеклое существование – тихий привал перед победоносным сражением, а всё остальное… Всё остальное – чёртова засасывающая рутина, от которой стараешься отгородиться. Но толку мало. От всяческих телодвижений стены рушатся и котлован становится только шире. Такая жизнь засасывает, как трясина, но пока ещё виден край, и я непременно за него зацеплюсь и выберусь. Выберусь, выберусь. Ну а пока почему мне не быть просто удовлетворённым вполне удобными и благоприятными условиями своей жизни?
Я прихожу на работу, делаю обход, запираюсь у себя в каморке и могу спать, или пойти к КИПовцам, потрепаться и поиграть в нарды, а могу заняться тем, для чего избрал меня Бог. Или чёрт? Не знаю.
Так ли уж важно, кто именно указывает мне путь и определяет мою миссию? Но он зудит: пиши, пиши, пиши! А что, чёрт побери, писать? Я пробую и выкидываю, пробую и выкидываю. Сижу в этой темнице с зарешеченным окном, в окружении штабелей с манометрами и думаю: что писать? И где эта муза, без которой, если даже очень хочешь, всё равно ничего не можешь? Это глупо и жестоко. Почему они «там» дали мне желание, но не договорились о трудолюбии и не обеспечили вдохновение? Работать ну просто невозможно, лень. И творчество не идёт без необходимого поводыря-вдохновения. А вдохновение – это что? Небольшая бандероль с небес? Или меня должна воодушевлять моя Ленка? Бред. Ленка – это Ленка. Я бы сказал, на что она может вдохновить, да неуместно здесь. Скорее всего, я сам что-то делаю не так? Невнятно, недостойно, глупо…
От горестных дум меня отвлёк стук в дверь. Я быстро спрятал тетрадь, передвинул разобранный прибор с края стола на середину и пошёл открывать.
– Паша, пузырёк есть?
– Последний, – ответил я. – Гони валюту, – взял десять рублей и выдал бутылку водки«Пшеничная».
Да, я ещё и барышничал между делом. Гнал дома самогонку и ту, что не выпивал с приятелями, таскал через проходную на комбинат и продавал. А если не гнал, то шёл с Ленкой в ЗАГС, подавал заявление о бракосочетании, получал два приглашения в магазин и шёл с ними выкупать полагающиеся на свадьбу четыре ящика водки.
А потом – то же самое, что и с самогонкой.
Я тратил время и силы на то, на сё. На еду, Ленку и шмотки. А главное делал урывками, прячась между штабелей с манометрами, точно зная, что другого времени я на это не выделю. А голос звал – пиши, пиши! – и иногда хотелось послать его к чёрту, но было жаль. А вдруг? А вдруг оно произойдёт? О-о, это несомненно.
Ясно как день. Иначе быть не может.
И голос гнул меня в бараний рог, играя на амбициях, и я переводил бумагу, не понимая – да где же то самое, великое?
Рабочий день закончился. Я быстро переоделся, засунул палку полукопчёного сыра за пояс, шматок расплющенного сливочного масла положил на дно сумки и пошёл через проходную. Изображая полное спокойствие, я в общем потоке прошмыгнул её и в том же потоке поплыл на остановку. Но где-то в глубине моих мозгов какой-то червячок шевелился и не давал мне покоя. Что-то меня тревожило, но что? Сыр я уже переложил в сумку, масло, несмотря на жару, не должно растаять до дома, тетрадь я спрятал, каморку закрыл. Так что ещё?
Но я шёл, особо не озадачиваясь этим, довольный собой и гордый. Неописуемо красивый и молодой – продал несколько пузырей, спёр сыр с маслом; предприимчивый и умный, да к тому же будущий писатель. Так стоит ли утруждаться мелочами?
Жизнь прекрасна, хоть пока и не достойна меня. Пережду её такую, пропорхаю по ней, как стрекоза, не утруждаясь, не напрягаясь, не вникая, – до лучших времён.
Причина беспокойства выяснилась перед дверью в мою квартиру. Её нечем было открыть.
Вот незадача… Припрятанное за поясом масло вот-вот потечёт, в животе от голода тянет, а ключи остались в рабочем халате. Ну ладно, что же, не впервой ломать свою дверь, но надо же, как назло, после последнего взлома я её так хорошо, на совесть отремонтировал, что теперь придётся или разнести в щепки соседским топором, или вынести вместе с косяком.
Ой, ну за что мне всё это? Сегодня пятница, на комбинат теперь не попадешь до понедельника. Но чёрт с ним, с комбинатом. Жить ведь где-то надо все эти дни?
Слава богу, второй этаж и, слава богу, путь по дереву и в форточку уже опробован. А дерево вообще как родное. Столько раз приходилось снимать с него глупую соседскую кошку, что я залез бы на самую его макушку с завязанными глазами.
Я закинул сумку на плечо и на раз-два-три забрался на подоконник. Соседи у подъезда без удивления проводили меня насмешливыми взглядами – типа, чаще ходит через окно, чем в дверь, – и продолжили свой бесконечный консилиум о житье-бытье. А я спокойно вошёл в открытое окно…
