Город Нандун поразил Мунку, поразил и ужаснул его, произведя впечатление сущего ада на земле. Юноша-степняк бывал до этого лишь в одном более или менее крупном селении – Сатыше, который, на самом-то деле, лишь с большой натяжкой можно было считать подобием города. И даже там ему казалось, что улицы чрезмерно полны людей, от вечного шума и гама к вечеру раскалывалась голова. Если бы не Анга, которой хотелось походить по лавкам торговцев да поглазеть на яркие огни вечером, он бы лишний раз носа не казал из юрты.
Однако в Нандуне дела обстояли ещё хуже. Это был настоящий город, который строился когда-то в подражание Красному городу. Хотя он находился на самом восточном краю западных провинций, он всё же считался столицей всего Запада Империи Дракона. Так же как и главный город всего государства, Нандун стоял на левом берегу Красной реки, и губернаторы старались во всём походить на великолепный образец.
Так, дворец правителя стоял на возвышении над рекой, и от него к воде вела пышная лестница с мраморными ступенями и статуями легендарных животных-основателей, которые были соратниками Дракона-творца. Местные ремесленники выказывали немалое старание и талант, стараясь доказать, что они ни в чём не уступают столичным, и в основном у них это получалось. Сам дворец был выстроен совершенно иначе, чем императорский. Здесь не было обширного сада. Вместо этого всё пространство вокруг дворца занимали различные служебные постройки, в которых размещались ведомства, призванные управлять западными землями, собирать налоги и устанавливать порядок. Единственное, что роднило этот дворец с императорским, – это высокие стены, напоминающие крепостные.
Впрочем, в древние времена так оно и было. Нандун начинался как аванпост империи на западе, и нынешний губернаторский дворец изначально строился именно как укрепление с мощными кирпичными стенами и башнями. Со временем значение этих укреплений сошло на нет, границы были отодвинуты столь далеко от города, что всякая опасность нападения внешних врагов совершенно исключалась. Однако всё чиновничество Запада по-прежнему стекалось в пределы старых стен. Таким образом, в Нандуне образовался как бы город в городе, со своим укладом и образом жизни, чётко отделённый от ремесленной и торговой частей и тем более от кварталов обычных жителей. Сам же разросшийся вокруг древней крепости город своих укреплений более не имел. Когда-то и его окружал земляной вал, однако он был уже давным-давно срыт, и от него не осталось и следа.
По Красной реке ходили баржи, перевозя товары из западных областей на восток и обратно. Это была одна из главных связующих нитей между двумя частями империи, а Нандун был её главным центром на западном конце, так же как Красный город – на восточном. В трёх днях пути к столице река входила в ущелье между высокими скалами, здесь она становилась бурной и билась о крутые стены. Из западной столицы туда направлялись отряды солдат и спасателей на случай кораблекрушений, которые иногда случались. Эти отряды размещались в крепости, господствовавшей над ущельем. Она состояла из двух частей, находившихся на обоих берегах и соединявшихся между собой подвесным мостом. Её оборонное значение также ушло в прошлое, она стала не более чем приютом для дежурных смотрителей.
В городе всегда кипела жизнь и торговля, всегда наезжало множество купцов и разного люда. Теперь же все, казалось, просто посходили с ума. И в прежние дни Мунку был бы этим ошеломлён, а сейчас он вообще приходил чуть ли не в ужас от толп народа и бесконечного шума, ржания лошадей, блеяния верблюдов, мычания скота, звона сотен наковален. Иногда казалось, что весь Нандун превратился в одну большую кузницу.
По городу сновали тысячи самых разных людей. В основном это были местные жители и жители западных краёв, которых восстание сдвинуло с насиженных мест, они искали лучшей судьбы в рядах народной армии. К ним примкнуло большинство солдат и офицеров местных гарнизонов, хотя некоторые, не желая нарушать присяги, бежали на восток. Несколько особенно строптивых служак были повешены повстанцами, и тела бедолаг так и висели на древней стене, окружающей дворец правителя.
Само собой, к восстанию примыкали и какие-то тёмные личности, занимавшиеся грабежом и воровством в общей неразберихе. С такими людьми никто не церемонился, и почти каждое утро на берегу реки проходили казни преступников. Им привязывали на шею тяжёлые камни, отвозили на лодке на середину потока и сбрасывали в воду. Крики жертв никто не слышал из-за улюлюканья и гоготания толпы, собравшейся поглазеть на представление.
Если городские кварталы и улицы походили одновременно на военный стан и на ремесленную мастерскую, то старинный дворец и примыкающие дома чиновников напоминали место, по которому прошлась какая-то стихия. Собственно говоря, так оно и было, только в роли стихии выступил народ.
Многие дома были разграблены, окна и двери в них были разбиты, и никто не собирался их восстанавливать. Только в самом дворце губернатора навели какой-никакой порядок и вернули ему малую часть лоска и былого величия. Но все улицы и переходы между строениями были усеяны бумагами. Люди врывались в разные провинциальные ведомства и приказы, стремясь уничтожить всякий след имперской власти. В буйном веселье выбрасывали они кипы документов на улицу под ноги своих товарищей. Не были пощажены ни архивы с древними рукописями, ни обычные библиотеки и собрания свитков. Все бумаги без исключения летели вниз, втаптывались в грязь, рвались на куски. Любая бумага стала символом ненавистной власти, и никто не желал разбираться в том, что на самом деле было написано.
