Мне часто снится, что я мертва. Проснувшись, убеждаюсь: сны не врут. Просто люди невнимательны к тому, что творится вокруг. Они сидят в офисах, кафе и квартирах, катаются на велосипедах, выгуливают в парках детей и собачек и совершенно не замечают, что бок о бок с ними находится умершее существо. А в это время я, словно сухая травинка, желтею то тут, то там среди бурной зелени и распустившихся цветов. Вот проносящаяся мимо девица лет шестнадцати чавкает жвачкой прямо у меня над ухом. «We need to finish our negotiations as soon as possible…»2 – деловито беспокоится в телефон мужчина в дорогом костюме. Девочка тянет усталую бабушку к лотку с мороженым. Парочка разглядывает афишу с изображением какого-то поп-монстра, ломающего собственную гитару. И всё это без малейших признаков апокалипсического ужаса. Окружающие не видят труп, так как танатология сообщает им, что после стандартной смерти тело разлагается на химические элементы и становится непригодным к использованию. При этом наука не уточняет, что после моральной оно способно ходить, спать, питаться с относительным аппетитом и выглядеть более или менее привлекательно.
Самое удивительное, что даже такой чуткий человек, как мой муж, не понимает случившегося. Разумеется, он знает, что я больна, но не догадывается, сколь далеко зашло дело. Смерть ведь овладевает человеком по-разному. Вдруг приключится сердечный приступ, инсульт, авария, несчастный случай. А может вас тихонько спихнёт в могилу тяжёлая продолжительная болезнь, как выражаются телевизионные дикторы, объявляя о кончине выдающейся личности. В моём случае случилось и то и другое. Болезнь длилась долго, но остановка сердца произошла внезапно. Словно киллер, неслышно проникающий в подъезд за своей жертвой, смертельный недуг подкрался незаметно и там, где я меньше всего ожидала. На работе.
Всё началось три года назад в прекрасный майский день. Безусловно читатель имеет право предположить, что раз так, раз всё началось с идиллии, то Смерть по контрасту должна была сцапать меня в какое-нибудь холодное тоскливое время под завывания ветра. Обычно катастрофы выбирают подобный антураж для создания пущего эффекта. Однако со мной Она поступила коварно, явившись без предупреждения в такой же чудесный солнечный день в мае.
Впрочем, вернёмся на три года назад… Да, день был ослепительный, и было тепло, и Москва сияла как открывающая бал немолодая, но по-прежнему ничего себе щеголиха, и я пришла на рабочее совещание, будучи ещё живой и относительно здоровой. Как тогда живой, так и сейчас мёртвой, я работаю в одном и том же заведении – лингвистическом Центре, название которого представляет собой никому непонятную забористую аббревиатуру. Учреждение, конечно, не старинное, но и не так, чтобы вовсе без биографии. Возникло оно после перестройки с тем, чтобы обучать нашему мозгодробительному с точки зрения грамматики языку хлынувших в страну иностранных бизнесменов. Эти hommes d’affaires3 набирали на работу российских граждан, а те, не пожелав отставать от заморских патронов, принялись в свою очередь осваивать европейские языки. Помимо собственно преподавания Центр ведёт развлекательно-просветительскую деятельность, устраивая киносеансы, вечеринки с поеданием деликатесов страны изучаемого языка, культурологические круглые столы и прочее. Лично я в этом не участвую по причине ярко выраженной социофобии, то есть боязни общества. Однако, несмотря на игнорирование мной культурного аспекта, жизнь в Центре бьёт ключом и без меня.
Время от времени наше заведение меняет адреса, оставаясь при этом всегда в сердце города. В данный момент (как и три года назад) мы находимся недалеко от прудов, славившихся некогда своим загрязнением. Рядовой москвич или гость столицы вряд ли знают, что исторически в этом районе кучковались французы. В сонном переулке стоит собор в честь почитаемого католиками короля, куда стекается на Рождество и Пасху вся столичная французская диаспора. Постройку церкви в этом месте одобрила ещё Екатерина Вторая. Поначалу она велела возвести её в Немецкой слободе. Однако та находилась слишком далеко от известной улицы, в старину завлекавшей покупателей французским парфюмом да кружевами, а потому никогда не отличавшиеся большим боголюбием франкофоны не желали ради мессы тащиться на другой конец города. Рядом с собором в те времена находились церковные дома, французские благотворительные учреждения, гимназия, школа.
Дальнейшему развитию этой petite France4 помешала Первая мировая война. Если бы мы не поспешили выручать «братьев-сербов», лелея тайную надежду завладеть наконец Константинополем (о чём сейчас почему-то не любят распространяться), то в квартале возник бы крупный жилой комплекс для французской колонии, включающий библиотеку, театр, Коммерческий музей и даже Генеральное Консульство Франции. Примечательно, что французский лицей и сейчас находится тут же. Стайки галдящих не по-нашему ребятишек бродят по кварталу, настораживая угрюмых ортодоксальных женщин, прихожанок знаменитого монастыря, настоятель которого есть «особа, приближённая к Императору».
