«Всё горит, всё меняется…»
В городе его звали «Шэ Ка эМ». Это была аббревиатура от надписи «Школа Многолетия». Он нарисовал её на старой конопляной бумаге дешёвыми цветными фломастерами, выделив красным цветом нужные ему буквы и заламинировав всё прозрачным скотчем. Подобных листов-плакатов у него было огромное множество, но среди горожан по неизвестной причине прижился именно этот, ставший для него именем. ШКМ любил наклеивать их себе на одежду или носить на самодельном транспаранте, с которым регулярно прогуливался по улице.
Состояние перманентного протеста, выказываемое одним только его видом, носило в себе печать тайного. Не заметить ШКМа в толпе людей было трудно. Он сразу привлекал к себе внимание своей яркостью, лишь изредка оставляя за собой право на прогулки в чёрном плаще по особым поводам. Спортивные штаны, разноцветная куртка, одетая на две отличных по фасону рубашки и пёстрый галстук были его уличным дресс-кодом, который он строго соблюдал. Его презрение к серости и оригинальность были основой его мировоззрения. С усердием и железной волей олимпийца он нёс внутри себя пламя на бесконечные расстояния уходящие далеко за горизонт событий. Среди окружающего он являлся олицетворением существования непознаваемых сил вселенной, приводящих её в движение. Но всё это произошло несколько позже, а вначале…
Над песчаным берегом быстротечной реки, посреди живописных дикоцветущих лугов и разнотравных полей, в самой высокой точке среднерусской равнины, освещаемой наибольшим количеством солнечных дней в году, располагался уникальный Наукоград. На склоне горы, рядом с блистательной красоты графской усадьбой, учёные и инженеры с нуля возводили по самому современному в те времена модернистскому архитектурному и научному проекту город будущего. Это была ожившая и воплотившаяся в жизнь утопия, беспрецедентный симбиоз природной и научной эстетики. В конце пятидесятых годов двадцатого века в эту гавань, волнами судеб, со всех краёв прибывали мечтатели, интеллектуалы и ценители свободы.
Интенсивно развивающийся город сразу располагал к себе: в нём были бесплатные общежития для рабочих, а после завершения строительства основных научных объектов и жилого фонда мгновенно раздавалось жильё всем учёным, инженерам, и остальным энтузиастам. После окончания работ, строители, на своё усмотрение, могли остаться жить в городе, а потому в самом финале, планировалась ликвидация их общежитий и возведение заместо них полноценных домов. В отличие от прочих гигантоманских проектов город был компактен, а его разнонаправленность поражала.
Первым объектом положившем начало Наукограду стала космическая обсерватория на самой вершине горы. Длина её антенн была в один километр, а радиотелескоп был самым крупным на планете. После неё, ниже по склону, располагалась вся основная его часть: физические, математические, биологические, химические, почвоведческие и конструкторские институты. А следом за ними специализированные школы, технические и административные здания, больница, гостиница, канатная дорога, горнолыжная трасса, лодочные станции, парки и аллеи. Всё создавалось для того, чтобы изучать природу и жить непосредственно в ней…
Параллельно, на огромном расстоянии от происходящего, развивалась не менее интересная история. Окружённый послевоенной нищетой Таджикистана шестнадцатилетний юнец ШКМ искал выход из трудной жизненной ситуации. Ещё будучи совсем ребёнком во Вторую Мировую, он вместе со своей матерью эвакуировался из Киева и вынужден был осесть в центральной Азии. Как у типичного беженца, дела у его семьи шли ожидаемо плохо, что оказалось стимулом к быстрому взрослению мальчика. Как правило, взросление, или то, что принято под ним понимать, сопряжено с сопротивлением бытию, и под конец, в большинстве случаев, бытие побеждает, перестраивая под себя повзрослевшего. В культурных мифах это принято называть «мудростью». Мириться с таким состоянием вселенских дел ШКМ явно не желал.
По сложившимся обстоятельствам, основным родом деятельности ШКМа на тот момент было отплясывание гопака на продовольственных рынках. Ощутимым плюсом такой работы стала победа над страхом, исходящим от надменно глазеющей, ухмыляющейся и не самой щедрой толпы. Во всём остальном занятие это являлось малоперспективным, хотя и необходимым для выживания. В один из жарких дней ШКМ решил изменить суть вещей и отправился в путешествие. Для юноши, стремительно осознающего, но не принимающего навязываемую ему реальность, такое решение было вполне логичным, хотя и очень рисковым. Оставив часть натанцованного бюджета семье, он скрылся из дома, в котором его инициатива не нашла должной поддержки.
Преодолев на попутках, поездами и своим ходом не одну тысячу километров, ШКМ оказался в Одессе. Чем и как руководствовался подросток в принятии своих решений остаётся только догадываться, но ветер дул явно в его сторону. Довольно быстро он умудрился поступить в Высшее Мореходное Училище. Дела шли гладко, и жизнь начала восстанавливаться. Уже через пару лет, рассекая волны на огромном паруснике, он, будучи курсантом, совершил своё первое кругосветное путешествие. При этом, из всех членов экипажа, ШКМ был единственным, кто страдал от укачивания и в полный штиль, и у штурвала корабля, которым он управлял в таком сумеречном состоянии. Его мутило настолько, что по судну он всегда ходил бледный, лишь изредка наслаждаясь грандиозным облегчением от прибытия в каждый новый порт. Сослуживцы были скептически настроены по отношению к его перспективам и постоянно подтрунивали, но вопреки их ожиданиям, морская болезнь никак не помешала ШКМу закончить обучение. Сказать, что они были удивлены, значит не сказать ничего.
