Не так давно я могла пройти по аэропорту незамеченной. Скучаю по тому времени.
Солнцезащитные очки – мой обязательный атрибут на сегодня. Всегда ненавидела это отвратительное «Я звезда!», но лучше так, чем куча комментариев о моей внешности. Благодаря запасу снотворного большую часть пути от Лиссабона до Сан-Франциско я проспала. Но у меня до сих пор голова идет кругом от звонка, полученного прямо перед вылетом… и это наверняка заметно.
Донна всегда была сгустком энергии, жизнерадостной и неутомимой. Не представляю ее другой. Столько людей на планете… Почему это случилось именно с ней? Почему людей, которые больше всего заслуживают жить, забирают так рано? А те, кто заслуживает этого меньше всего, похоже, процветают?
Я дала себе слово, что продержусь еще немного, но впереди у меня как минимум три недели, и конца этим мучениям не видно. Но если я не задумываясь вру всем остальным, то уж точно не собираюсь придираться по поводу лжи самой себе.
Перед получением багажа заскакиваю в туалет освежиться. Под карими глазами синяки от усталости, кожа землистого цвета. Осветленные, будто выгоревшие на солнце пряди, которые колорист добавил к моим каштановым волосам, никого не смогут обмануть и заставить подумать, что последнее время я провела где-то под солнцем, особенно Донну. Каждый раз, когда она навещала меня в Лос-Анджелесе, она говорила одно и то же: «Ой, дорогая, ты выглядишь такой усталой. Хорошо бы тебе вернуться домой». Будто возвращение в Родос могло что-то исправить.
Я отхожу от зеркала и сразу замечаю женщину, фотографирующую меня сбоку.
Она пожимает плечами, совершенно не смущаясь.
– Извините. Вы не в моем вкусе, – говорит она, – но моей племяннице вы нравитесь.
Раньше я думала, что слава решит все проблемы. Чего я не осознавала, так это того, что будет так же тоскливо, как и прежде. Просто теперь на тебя смотрит весь гребаный мир и напоминает, что у тебя нет права грустить.
Я быстро выхожу, чтобы не успеть сказать что-нибудь, о чем потом пожалею, и направляюсь в зону выдачи багажа. До того как я начала встречаться с Кэшем, я не понимала, какой хаос может воцариться, когда публика думает, что знает тебя, – но сегодня толпы нет. Только Донна ожидает у эскалатора, немного похудевшая, но в остальном как будто в порядке.
Она заключает меня в объятия, аромат ее духов с розовыми нотками напоминает о ее доме – месте, где случились одни из самых лучших моментов в моей жизни. И одни из самых худших.
– Тебе не нужно было меня забирать. Я собиралась воспользоваться «Убером».
– Влетело бы в копеечку, – говорит она, не помня или не обращая внимания на то, что я больше не бедное дитя, которое ей однажды пришлось приютить у себя дома. – Когда моя девочка возвращается домой, именно я хочу ее встречать. К тому же… я приехала не одна.
Я смотрю ей за плечо.
Не знаю, как я его не заметила, учитывая, что он на голову выше и шире всех в этом зале. Некоторые крупные парни из кожи вон лезут, чтобы казаться помельче, – сутулятся, улыбаются, шутят. Люк никогда ничего такого не делал. Он неизменно остается таким, какой есть, – неулыбчивым, здоровым и все такое.
Он выглядит старше, но прошло уже семь лет, так что, думаю, он и должен так выглядеть. Теперь он даже более здоровый, крепкий и скрытный, чем раньше. Его растрепанные каштановые волосы все еще отливают золотом от множества часов, проведенных на волнах, а на обычно гладко выбритом лице недельная щетина. Хоть бы меня подготовили. Хоть бы кто-нибудь предупредил: «Люк будет там. И ты почувствуешь, что он словно прилив, утаскивающий в море».
Мы не обнимаемся. Это было бы слишком. Учитывая обстоятельства, не думаю, что он этого хочет.
Он даже не улыбается, а просто слегка приподнимает подбородок.
– Джулиет.
Он совсем взрослый, даже голос у него зрелый – еще ниже и увереннее, чем был. А он всегда был низким и уверенным. Всегда был способен поставить меня на колени.
Кажется, не случайно я только сейчас узнаю, что он здесь. Донна знает, что мы никогда не ладили. Но она умирает, а это значит, что мне никак нельзя обижаться на ее мелкие манипуляции.
– Он предложил подвезти, – добавляет она.
Он приподнимает бровь при слове «предложил», его руки до сих пор сложены на широкой груди – это четко дает понять, что все произошло не совсем так. Это так похоже на Донну – считать нас лучшими, чем мы есть на самом деле.
– Сколько у тебя сумок? – Он уже разворачивается к ленте, готовясь оказать любезность, невзирая на то, как сильно меня ненавидит.
Я встаю перед ним.
– Я сама могу забрать багаж.
Меня раздражает, что он все равно направляется к ленте. Я прижимаю палец к правому виску. Голова раскалывается – эффект от всего, что я вчера приняла, окончательно испарился. И я просто не настроена вести вежливую беседу, особенно с ним.
Я сглатываю.
– Я не знала, что ты будешь здесь.
– Извини, что разочаровал.
