Яркое июльское солнце приближалось к зениту, и на лазоревом небе не было ни облачка. Толстые гуси неторопливо выискивали что-то в лужах; куры вместе с цыплятами прятались в тени избы. Петух, важный, огненно-рыжий, с ободранным, свесившимся набекрень гребешком, по-хозяйски прохаживался по центру двора.
Вдруг с крыльца дома сбежал Витька. Красный, злой, он, заметив петуха, на бегу попытался его пнуть, но промазал. Петух вовремя увернулся и, растопырив крылья, заголосил, побежал через весь двор, всполошив кур. Те закудахтали, подняли переполох, засновали туда-сюда, не зная куда им приткнуться, за ними, так же бестолково, забегали цыплята. Витька, однако, не проявляя к нему больше никакого интереса, быстро, нервными и длинными шагами прошёл вглубь двора, к поленнице.
Следом по крыльцу спустился Максим. Медленно, закусив нижнюю губу, он направился к старшему брату. Тот стоял лицом к сараю, облокотившись на него, и смотрел в стену.
– Ненавижу, – сквозь зубы процедил Витя. – Ненавижу его.
Максим стоял рядом и молчал. На ногах Витьки, в местах, не закрытых шортами, краснели полосы содранной кожи, одинаковым мелким жёлтым бисером на них выступали капли сукровицы. Максимка посмотрел на свои. Чёткие отпечатки хранили рисунок нагайки, сукровицы не было. Значит, ему в этот раз досталось меньше.
Вдруг послышался лязг цепи. Братья мгновенно обернулись.
Из избы выходил отец. Алка рванула к нему, радостно виляя хвостом, цепь лязгнула о железную крышу будки. Отец надел чёрный картуз, посмотрел на детей, не сводивших с него глаз, ничего не сказал и пошёл со двора.
Как только за ним закрылась калитка, Витька подошёл к чурбану, взял топор и со всей силы рубанул. Лезвие глубоко впилось в твёрдую древесину.
– «Битие порождает сознание»! – Витя передразнил отца. – Ненавижу его! Ненавижу! Врёт он всё! Не говорил такого Маркс! Никто такого не говорил!
Витя с усилием вытащил топор из колоды и с новой силой вонзил его обратно.
– Уйду из дома! Сегодня же уйду!
– Куда ты уйдёшь? – спросил Максим.
– Не знаю пока, – огрызнулся брат и опять потянул за рукоять.
Максим отвернулся, стал искать глазами своего любимого петуха Петьку, но не нашёл.
– А знаешь, вот что… – сказал Витька, перестав терзать колоду. – Надо построить свой шалаш.
– Шалаш? – переспросил Максимка. Эта новая идея заставила его позабыть и о жгучей боли, и о порке.
– Тихо ты, – Витя вдруг перешёл на шёпот. – Если сбега́ть, то нужно место куда. Нам нужен штаб.
– Штаб?
– Ага. Ну знаешь, чтобы у нас там и запасы еды были, одежда, в общем, всё, что нужно на случай побега, – наклонившись к брату, продолжал Виктор приглушённым голосом, будто во дворе был кто-то ещё, кроме них и кур с гусями.
– Прямо как у партизан?
– Ну да, – он выпрямился и стоял теперь, важно выгнув грудь колесом. – Блиндаж. В лесу.
Мысль о шалаше взбудоражила воображение Максимки. Главное, чтобы Витя разрешил строить штаб вместе с ним. Тогда блиндаж будет общий. Иметь с братом одно дело – это было настоящей честью. Витька был для Максимки героем. Во-первых, он был на голову выше, а во-вторых, брат уже перешёл в четвёртый класс. А Максим пойдёт в первый только через год. И в-третьих, что было самым главным, Витька умел делать пугачи и у него всегда были припасены проволока, порох и разные интересные предметы. А ещё старший брат знал много секретных мест: в сенях, на чердаке, и даже сам сделал собственный потайной лаз в заборе. Но доселе Витька его не брал. Отговорка была всегда одна и та же: маленький ещё. А коли в этот раз брат сам с ним заговорил о блиндаже, значит, Максим мог надеяться, что в этот раз они будут заодно.
– Вить, возьми меня с собой. Пожалуйста. Я тоже хочу штаб строить.
– Не знаю… Мало́й ты ещё, – ответил брат как бы нехотя и замолчал, свысока глядя на Максима. – При первой же порке всё расскажешь отцу.
– Я не мало́й, не расскажу.
Виктор молчал.
– Ну, пожалуйста, – опять попросил Максим, умоляюще глядя на брата.
– Ладно, возьму.
– Правда?!
– При одном условии.
– Каком?
– Если во всём меня будешь слушаться и делать всё, что скажу.
– Буду! Обещаю! – горячо прошептал Максимка.
– Ладно тогда. Иди к нашему лазу. И захвати топор. Я мигом!
Не успел Максим залезть под мохнатую раскидистую ель у них в огороде, как туда же, запыхавшись, протиснулся Витя. Он сунул брату тёплую ржаную горбушку.
– На вот. Схорони.
Они раздвинули доски забора и вылезли в узкий проход на задворках между домами. Тропа заросла разнотравьем, высокие мелкие ромашки доходили до пояса. Сладкий густой запах сурепки ударил в нос.
Максим откусил горбушку. Корка захрустела, и кисловатый вкус ржаного мякиша наполнил рот.
– Не ешь сейчас. На обратный путь, – сказал брат, забрал у Максима топор и завернул его в холщовый мешок. – Сначала за корой надо сбегать. На речку.
– На речку? – Максимка положил горбушку за пазуху, ступая по следам Вити в высокой траве.
Конец ознакомительного фрагмента.
