Издавна на Руси повелось – люди и духи всегда соседствовали. В лесу духи – лесные, в болоте и реках – водяные, а в избах – домовые селились. Жили вместе и не тужили, друг друга уважали. Крестьяне духов не гневили, подкармливали и ублажали – то миску молока на ночь на пороге оставят, по старые лапти в печь спрячут, то колоски ржи не все в амбар снесут, чтобы лесная братия полакомилась.
Старались крестьяне в лесу лишней птицы и животного не губить, грибы и кусты почем зря не топтать, беречь лес-кормилец. Печи валежником топили, дубы вековые не трогали.
Жил в то время на крестьянских землях старый кузнец Могута. Умелый был в младых годах, мог соху крестьянам смастерить, или кольцо неземной красоты молодоженам выковать. Да с годами руки перестали слушаться – силы покинули.
Крестьяне снесут Могуте на починку инвентарь, а выходит все криво и косо. Стал он думы думать, как подмастерью себе в помощники сыскать. Обучить его трудовой науке, передать свои умения. Да только забыл по-старости сельскому старосте просьбу свою передать.
Проснулся как-то летним утром Могута, собрал все силы и пошел в амбар трудиться. А в амбаре у него разных инструментов не счесть – молотки, кирки, скобы… Все для починки и создания инвентаря. Осмотрел он свой стол рабочий усталым взором, а на нем лежит топор с рукоятью сломанной и очелье из металла пополам треснутое.
Почесал лоб. Надобно быть сыскать крепкое древко. Огляделся по сторонам – нет такого в амбаре. Надобно идти в лес. Взял он с собой мешок за пояс, топор и побрел в сторону леса.
Видит на встречу ему идет Доброга и улыбается.
– Здрав будь, Могута. Куда путь держишь?
– Гой еси, Доброга. В леса, за древками, – молвил кузнец.
– Сопроводить тебя? Дорога не близкая, сил много отнимет.
– Сам одолею, ступай с миром! – с укором обронил беспомощный Могута.
– Любо! – изрек Доброга и по-сыновьи бережно похлопал его по плечу.
Могута фыркнул и ускорил шаг, всей своей гримасой давая понять, что у него еще много сил и что он не нуждается в опоре и выручке.
Доковылял кузнец до леса и стал выискивать лежалое дерево, абы древок себе срубить. Взялся одно рубить – оно развалилось на части, второе стал рубить – кривое. Надобно идти в лесную чащу, выискивать дубовые ветки, а мощи уже нет. Присел на пенек передохнуть – заохал и заахал.
Сидит посупясь, задумавшись, очами долу. Одолела его тоска смертная, уронил он слезу скупую. Делать нечего – как сыскать древки засветло.
Побрел кузнец в глубь леса. Идет хромает, кряхтит, по сторонам озирается, но лежалых деревьев на пути его нет. Узрел впереди полянку, солнышком одаренную, а на ней дубы растут все как на подбор – ровные, молодые, могучие.
Обрадовался кузнец внезапной удаче. То ли силы покинули его, то ли бесы одолели, но Могута вопреки всем поверьям и обычаям взял да и срубил молодые деревья себе на древки. Деревья рубил как ошалевший, и даже не заметил, что на них птицы гнездились. Яйца в гнездах поразбивались, птичьи семьи порушились.
– Эх, что же я старый сотворил, – сокрушался Могута, когда увидел гнезда с яйцами разбитыми.
Хотел было кузнец яйца уцелевшие в кучу снести и сохранить, как заметил, что в гнездах, помимо яиц и соломы, есть какие-то красные светящиеся камни. Камни пестрят, на солнце переливаются, что очей нельзя отвести. Бесами ошалевший, кузнец все гнезда разорил и камни себе в мешок снес, древки срубил и убежал, прихрамывая без оглядки.
Могута давно в избе один жил, его бабка не первый год как померла, а дети подались в соседнее городище. Кузнеца все позабыли. Изба его холодной и темной была, покосилась от старости, в дверных щелях воздух свистел.
Вечерами темными в своей избе камешки под тусклым светом свечки рассматривал. Почти полмешка камней щуплый кузнец смог бегом снести себе в избу.
– Драгоценные, – мнил кузнец, но от каждого шороха за оконцем он в страхе камни в платок прятал и озирался. Все камни перебрал, все в руках прощупал не единожды.
На душе его старой от прикосновения к камешкам так приятно становилось – закрывал он очи и представлял, как лежит в дорогих одеждах в избе светлой, с золотыми иконами в углах, а рядом дева молодая по хозяйству хлопочет, яства сладкие на столы накрывает. Открыл очи, а сидит он один, за пустым столом покосившимся в темной избе, только камешки одни в ночи светятся, душу его греют.
Утром спозаранку Могуту разбудил громкий стук в дверь.
– Кого еще нелегкая принесла? – окрикнул кузнец и в спешке спрыгнул с печи и спрятал мешок с камешками за печку.
– Подмастерье вам присланный, Кривдой меня кличут.
– Неужто сыскали борзо так?!? – помыслил кузнец и открыл дверь.
На пороге его ожидал молодой отрок, высокий и худощавый, с длинными растрепанными волосами, одетый во все темное до пят и грязное.
– А что делать умеешь? – вопрошал Могута.
– Все осилю, – от топора до украшений, от щей до пряностей, – умело соврал Кривда.
– И чинить можешь, ежели, что сломано?
– В один миг! Это я мастер!
Могута от скудоумия и старости не сдюжил отличить ложь и коварство Кривды, который палец об палец не смог ударить, а только привирал и голову дурманил. По первой Кривда помогал Могуте снесть дров, абы печь для ковки растопить, да воды из колодца достать, абы сталь охладить.
