После того как Семенов аккуратно выщипал несколько пучков травы прямо перед собой, расчистив сектор обстрела, оставалось только ждать. Место он выбрал лучшее из возможного – ровный кустарничек, в котором он залег, не давал возможности сразу отметить ближайший ориентир, значит, стрелять по нему будут вразнобой, каждый сам по себе, а это куда лучше, чем пальба залпом по команде унтера, или кто там у них старший. Прогалина просеки давала возможность начать огонь метров с четырехсот, что для пулемета было в самый раз, а вот винтовкам или тем более немецким автоматам было делать нечего на таком расстоянии. Поляна, на краю которой устроился Семенов, не дала бы незаметно вылезти сбоку, то есть в общем место было хорошим.
Теперь – только ждать. Спокойно, привычно. Собака лаяла редко, нетерпеливо и давала таким образом прикидывать, где сейчас прутся преследователи. По лаю получалось – отсюда еще километра два, минут пятнадцать-двадцать точно есть. Конечно, с Лехой на пару было бы веселее, но что случилось, то случилось, Семенов остался один и точно знал: рассчитывать больше не на кого – только на себя самого. Угрызения совести Семенова не мучили – что вышло, то вышло, – а такое дело, как война, любое чувство вины притупляет, некогда тут переживать по поводу, что остался один. Вот избавляться от хвоста надо было, по возможности самому не сдохнуть и тех, кто сейчас поспешал по лесу, уходя от наседавшей погони и уволакивая носилки с раненым, прикрыть достойно.
Да и все равно Леха городской, суетливый, ждать спокойно и неподвижно не смог бы, вон как его от комаров местных крючило. Не, толку бы не было с Лехи в засаде.
Семенов тихо сдул с носа особенно наглое насекомое, еще раз прикинул, как и куда будет отходить. Вроде все в порядке, есть и куда, и как. Только вот преследователи идут как по нитке, собачонка у них грамотная и даже высыпанным табаком (ох как жалко сыпать было, до слез и щипания в носу, последний ведь!) ее не то что остановить, а даже задержать не вышло. Пропал табак зря. Значит, собачку с поводырем надо первой к Духонину в штаб пускать, как говаривал папаша Семенова. Вот еще бы знать, сколько там немцев всего будет, с собакой-то за компанию. Верно, с десяток, не меньше. Значит, надо их частью хотя бы покалечить, чтобы вместо погони пришлось бы уцелевшим своих раненых обратно волочь, чтоб не до погони им стало. И это все, конечно, верно и правильно, и даже машина подходящая есть для этого – трофейный тяжеленный черный ручной пулемет с воткнутым сверху плоским коробчатым магазином и громким названием «Хателлераульт Мле»[1], как прочел не без труда надпись на нем самый грамотный среди окруженцев. Только беда в том, что во вставленном магазине двадцать пять патронов да во втором – еще восемь. И все, больше нету, и патроны такие закавыкистые, что ничего из бывшего у окруженцев в наличии совсем не подходило – ни немецкие патроны, ни наши. Вот, значит, на все про все получалось тридцать три патрона. Очень негусто, прямо можно сказать. Потому надо перед тем, как что-то сделать – не семь раз отмерить, а поболе – раз с десяток. Ведь без патронов этот злобного вида пулемет, сторожко стоящий на сошках, становился вычурным куском железа, бесполезным в хозяйстве. А на тяжеленный «парабеллум», которым Семенов так удачно разжился, рассчитывать было и совсем глупо – с теми тремя патронами, что в нем были, только застрелиться можно. Не боле.
Если бы не приближающееся редкое взлаивание – совсем бы картинка была хороша: кустики давали тенек, солнце не пекло и поляна была замечательная. Покос бы тут был в самый раз, коровы такую траву любят и сено получается стоящее… Тут Семенов одернул себя – расслабляться было не время. Мало ли что: может, эти гансы – ребята сообразительные и выпустили боковые дозоры вперед, чтоб собаку прикрыть. Сам Семенов так бы и сделал, если б гнался за кем. Потому он и слушал и смотрел как можно внимательнее. Просека тут проходила по невысокому холму, и Семенов при отходе постарался пройти так, чтобы преследователи, идя по его следу, хорошо и удобно встали бы под очередь.
Когда вдали, на взгорке просеки, показались темные малюсенькие фигурки, Семенов с облегчением вздохнул. Впереди поспешали четыре фигурки, одна явно на четырех ногах, черноватая какая-то; та самая собаченция. Когда они приблизились, с отрывом метров в сто за ними гуськом стали показываться еще фигурки, разномастные какие-то. Собаку уже можно было разглядеть, черно-коричневая, узкомордая. Семенов видал такую, видал у энкавэдэшника одного в соседнем райотделе милиции. Порода еще называлась странно – доберман-пинчер. А пес был злющий, ничего доброго, его хозяин все время на поводке водил. Хозяин-то был ничего, следователем работал и очень любил рассказывать про своего пса всякие анекдоты. Юмора этого Семенов не понимал, потому, наверное, и запомнил дурацкие анекдоты накрепко и никак из головы эту ерунду было не вытряхнуть. Вот и сейчас, поглядывая на собаку, идущую уверенно по его следу, совершенно неуместно вспомнилось: встречаются во дворе два пса, один горделиво представляется: «Я – доберман-пинчер!» А другой пристыженно признается: «А я – просто пописать…»
