Обычно спокойный, правитель горных эльфов тем вечером не мог найти себе места. В голове то и дело всплывали лица, которые он старался не вспоминать, и слова, что желал никогда боле не слышать, а еще лучше – никогда не произносить. Так много лет они тяжестью лежали на сердце, что оно прекратило болеть – лишь гулко билось и ныло, напоминая о себе в ночной тиши.
Ноги сами принесли его к пещере, что прочие обходили стороной. Тысячелетние горы промерзли до основания, и от одного взгляда на них пробивала дрожь, но холод был не страшен тому, чьи глаза были зоркими и чистыми – светлее самого чистого льда.
В пещере было сухо. Темно-серый дракон, свернувшись клубком, безмятежно спал. Воздух шумно входил в огромные ноздри и так же шумно из них выходил, а покрытая толстыми пластинами грудь плавно вздымалась. Животное наверняка узнало его – по запаху ли, по звуку шагов, по стуку посоха, что везде сопровождал аирати, – и лишь капризно поерзало, пытаясь устроиться на каменном полу. Правителю бояться шквала огня не стоило, однако втайне он сомневался, имеет ли над драконом истинную власть, и оттого вздрогнул, когда тот пошевелился.
Обойдя преданного хранителя вверенного ему сокровища, аирати замер на узкой дорожке – хвост животного преграждал ему путь, и это было к лучшему. Иногда он желал надеть проклятую корону: упиться своей болью, понести наказание за ошибки, услышать крики жены, лишь бы вспомнить звук ее голоса. Но затем, отбросив эмоции, эльфийский король понимал: он поступил правильно. Он не мог позволить своему дитя пострадать от того, что было суждено этому миру. Пророчество – дар Богини, а Мать Природа не лжет. И он сделал все, чтобы увиденное им не сбылось.
– Пришел ответ с Кристальных скал. – Голос прозвучал неожиданно; Рингелан совсем забыл, что приказал Эйену найти его, как только появятся новости. – Они согласны помочь.
– И чего же они хотят взамен?
– Ничего.
Рингелан недоверчиво хмыкнул – он был убежден, что бескорыстием прикрывались лишь самые безнравственные мерзавцы. Впрочем, те, с кем он вел переговоры, и не славились кротким нравом.
Аирати бросил последний взгляд на украшенную изумрудами корону, и камни печально блеснули, поймав свет редких в тот день лучей солнца.
Эйен нерешительно переступал с ноги на ногу. Подобное жесткому старейшине было несвойственно – он никогда не стеснялся в выражениях и не отступал перед трудностями.
– Как мне кажется, их интересует нечто… отличное от того, что вы предлагали ранее. – Эльфийский правитель и его ближайший соратник спускались по узкой дорожке, ведущей к дворцу аирати. Из кустов изредка слышались шорохи, и между листьями мелькали морды волков, что повсюду сопровождали своих хозяев. – Они ищут вашей дружбы.
– Не знал, что ты можешь быть так наивен. – Уголки губ аирати едва заметно приподнялись. – Всадникам не нужны друзья. У них есть драконы.
Казалось, Эйен ожидал от своего короля иной, более бурной реакции.
– Их предводитель… говорят, он делит с вами одно горе. Его жена и дитя…
Рингелан вздохнул, вынуждая старейшину остановиться. Эйен нечасто пытался обсудить с аирати что-то личное, а потому выходило у него скверно, и желание бросить затею с каждым мгновением становилось все нестерпимее.
– Жажду отмщения невозможно утолить, Эйен. Они могут верить, что их помыслы чисты, и помочь нам, но затем, оставшись неудовлетворенными, все равно назовут свою цену. И мы можем оказаться к ней не готовы.
– Да, пожалуй, я был наивен. Прошу простить.
– Добейся от них четкого ответа. Помощь Всадников нам необходима.
Старейшина кивнул и ускорил шаг, желая как можно скорее скрыться с глаз, как он думал, разочарованного в нем короля. Мысли Рингелана, однако, так и не покинули пещеру, в которой древний дракон тихо посапывал, своим телом ограждая символ торжества людей над добром и открытостью эльфийской души. Злосчастный кусок металла, сумевший расколоть как отдельные семьи, так и целый народ.
Устало потирая глаза, аирати тихо прошептал:
– Если мы не победим, выходит, я зря ее прогнал.