«Ну и жара стоит который день, вздохнуть невозможно», – щурился мальчик лет двенадцати от солнца, пробираясь сквозь заросли брошенного угодья на заднем дворе, где когда-то паслось голов двадцать скота, но давно уже и не сосчитать, сколько лет назад.
– Когда дождь-то в деревне у нас был? В прошлую субботу иль в воскресенье. И не упомню уж. А крапива вымахала-то какая! Выше меня! Не то что в прошлом году – на суп да на варенье искать, прям ходил, долго ходил, мешок чтоб полный был. Ай! Жжётся ещё! – бурчал парень себе под нос, вытирая пот со лба и поправляя потёртую отцовскую фуражку со звездой. – Раньше за крапивой ходил аж к речке, за лесом близ хутора, матушка славный суп варила из крапивы, а пирожки были, уууу! – уже в голос говорил мальчик сам с собой и, расплывшись в улыбке, прибавил шаг и, казалось, припрыгивал.
Раздвинув сгнившие чёрные доски покосившейся ограды, он оказался перед лесом на лугу, брошенном и жёлтом, и только редкий василёк, покачиваясь, отвлекал взгляд от этого однообразия.
«Сейчас наберу матушке хвороста два мешка да крапивы, да с горкой. Вот она будет рада. Давно не видел её радостную, разве что когда во двор приволок колесо да дышло с брошенного сарая через дорогу. У отца инструменты где-то были. Что я, телегу ей не сделаю, что ль, а то гвозди только найти да колесо второе», – раздумывал малый, направляясь к лесу, где солнце уже не так обжигало лицо и руки.
Длинной палкой сбивая сорняки и отцепляя репей от мешковатых серых штанов с большой заплаткой на колене, мальчик вышел к берёзовому лесу. Свежий ветерок дул из глубины, как будто заманивая к себе в гости. Перепрыгнув пересохший ручеёк, когда-то любимое место водопоя здешних коров и овец, он попал в лес, оставляя за спиной зной, что мучает весь хутор и скотину уже второй месяц, что на горизонте, поднимаясь к солнцу, размывает картину всего вокруг.
«Да соседские Филька с Васькой тут весь хворост уже растащили, негодяи. Конечно, им-то что, силушка-то какая, куры у них, да корова ещё жива, а поди кур-то ещё десятка два, – сетовал пацан, нахмурившись. – Пойду-ка я на другой край леса, там точно много наберу, хоть и матушка давеча ругалась не ходить туда, да я ей и не скажу, всё равно печку к зиме хотела вымазать глиной. Не увидит, не увидит…» – мысленно успокаивал он себя.
За спиной среди деревьев исчезла последняя, еле проглядывавшаяся изба на крайней улице. Под ногами потихоньку затрещали ветки хвороста, ещё несколько берёз оставалось пройти, и уже не было слышно и кузницы на хуторе.
Мальчишка обернулся, на секунду замер, осматривая пройденный путь. Холодок пробежал по его рукам. Ветер легонько приподнял чёрные волосы, выглядывающие из-под отцовской военной фуражки. Ворона, каркая вдалеке, нарушив тишину, как будто устремилась прочь. Ветка хрустнула под ногой, напомнив о пустых мешках за спиной. Хутора и вовсе стало не разглядеть.
– Нет, не узнает. Не узнает… – с некоторой робостью вслух повторил он.
Хвороста и правда оказалось много. За полчаса мешок был почти полон. Поднимая веточку за веточкой, он иногда гонял бабочек целым белым облаком вверх, иногда передразнивал каких-то птиц или бегал от приставучей осы. Время летело незаметно. Мешок был полон доверху.
– Эй! – кто-то крикнул из глубины леса. – Ты из чьего хутора будешь, оборванец?
