Тихо. Часы показывают: четыре сорок пять. Утро хищно подбирается к окнам. Подернутое серым небо размывается. Неизбежная скоротечность времени…
Скоро станет совсем серо, светло-серо вокруг. Пока же рисунок на моей подушке все еще еле различим. Сухо, но прохладно в комнате. Я переворачиваюсь с бока на бок, в полудреме утыкаясь носом в ворсистое одеяло: оно все еще пахнет дешевым стиральным порошком. И вот, снова…
Этажом выше кто-то – с надрывом и истошно – задыхается от кашля.
…Ты, как и вчера, не можешь уснуть. Твое горло разрывает болезнь. Она, как птица, что никак не может вырваться из клетки, и запертая в твоем теле – просится наружу. Ты с трудом встаешь с постели, бредешь по коридору, под ногами поскрипывает паркет еще советской укладки – елочкой. Опираясь рукой на стену, ты осторожно и зыбко ступаешь по холодному полу. Тяжелое дыхание и хрип эхом разносятся по пустой квартире. Ты идешь все медленнее и медленнее и, наконец, добредаешь до кухонной двери. Ты хватаешься за дверную ручку, как за спасательный круг, крепко удерживая ее во влажных ладонях. Последние силы, шорох, твои глаза уже не реагируют на свет…
Этажом выше послышался глухой звук от падения чего-то мягкого, лёгкого, но объемного, словно выпотрошили гигантскую подушку, и комок пуха и перьев шлепнулся о пол. Я вздрогнула, вскочила на кровати, в испуге таращась вверх.
Вот уже десять дней я слышу тебя…
Помню, как на прошлой неделе к дому приезжал реанимобиль. Двое в синей форме и с оранжевым чемоданом, сильно спеша, поднялись на пятый этаж. Простояв пару минут у твоей двери, они уже решились уйти, как вдруг, по ту сторону звякнул крючок, что-то скрипнуло. Немного погодя, щелкнули ригели в дверном замке – железная дверь с гулом открылась. Изнутри разило духотой, а на лестничной площадке пахло землей и фисташковой шелухой. Двое медленно переступили порог…
Наверху отчетливо стали слышны шаги, стук уличной обуви. Через минут десять топот сменился гробовой тишиной, затем металлическая дверь, скрежеща о бетон, снова открылась. Я бросилась в прихожую. Прокрутив ключ дважды, вплотную прислонилась к деревянной поверхности, уставилась через замочную скважину, вперед. Медики – мужчина сильно за сорок и молодая женщина быстро спускались по лестнице, перебрасываясь короткими фразами:
– Не дотянет, – раздался низкий голос.
– Откуда вам знать? – прошептали в ответ.
– Мне? Я каждый день таких сумасшедших вижу. Думают, что вечные.
Еще минуты две я тогда беспомощно просидела на полу, а вопросы, приходившие мне в голову, не находили ответа.
***
Девятый час утра. Попытка заснуть обессмыслилась. Утренний свет давно пробрался в комнату, но стало еще прохладнее. На протяжении всей ночи и даже под утро тихое покашливание доносилось из квартиры сверху, прерываясь лишь на краткие промежутки… Что же там с тобой происходит все-таки? От ответа меня отделяет только потолок. Стрелки часов неторопливо, по-утреннему, скользят по панели будильника. Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, нехотя направляюсь в сторону кухни. Надавив на кнопку электрочайника, опускаюсь на табурет. Прислонясь к кухонной стене, запрокидываю голову назад… Январь, после крещенских морозов… Что будет? Этот год, год номер две тысячи – год пока совсем без снега. Но в год моего поступления в институт выпало снега много, и все вокруг напоминало ватное полотно с большими буграми – засыпанными машинами. Солнце смеялось, лучилось прямо в глаза, а детвора, казалось, никогда не покидала игровые площадки во дворе, забавляясь вплоть до наступления сумерек. И только настойчивость родительских голосов, тревожно звучащих из окон домов, могла заставить ребятню вернуться домой. А наутро – все начиналось заново. В ту зиму стояли сильнейшие морозы. Но я так ни разу и не замерзла. Даже не простудилась. Только внутри что-то сильно сжималось, а на щеках разливался румянец. Может, это все из-за него? Да, четыре года назад, в восемнадцать, все было по-другому. Тогда было… по-другому.
Вода в чайнике начала шумно бурлить: от пара подернулись мутью белые плитки кухонного кафеля. Но вот «прощальный» свист – и через пару минут чай готов. Неловко справляясь с наполненной кружкой, я придвинулась к окну. Серое небо, заглядывающее прямо в душу, в глубину твоих потаенных страхов, подобно глазам, пораженным слепотой. Это заставляет остановиться и задуматься, а порой приводит в оцепенение. Середина зимы и природа все больше выцветает. Все вокруг дышит умиротворением… И это еще сильнее загоняет в клетку безысходности. Снег, смешанный с грязью, развезенный колесами машин по всему асфальту, вдавленная в землю прошлогодняя трава – желтая и сухая. Лишь чайки, суетясь над замерзшим морем, своими воплями прерывают эту промозглую симфонию тишины. Кажется, что прожорливые хищные птицы настойчиво клянчат мелкую рыбешку у местных рыбаков – «пингвинов», как их здесь называют.
