Скрип возвращенной на прежнее место половицы заставил слух пожилой Ноннель обостриться. Ни один звук не должен был разрушить многолетний секрет женщины. В Кселоне не чествовали тайн. Особенно принадлежавших представителям нормалей. Усмешка проскользнула на лице, не утратившем под давлением лет привлекательности. Не той, что дает право женщине гордо расправлять плечи и считать количество оглянувшихся вслед мужчин. А привлекательности, сочетаемой с разумом. Убедившись, что половица вошла точь-в-точь пазы, Ноннель поднялась. Озираясь по сторонам, скорее по привычке, чем имея на то основание, женщина вернулась на кровать и со стоном прилегла: тело напоминало о возрасте, беспощадно усложнявшем использование то одной, то другой функции организма. Да и кровать, жесткая, как каменная глыба, долгие десятилетия отсекала от лежавшего на ней человека ощущение отдыха. Нормалям запрещалось получать лишние удовольствия в целях контроля за полезностью рабочего класса и экономии затрат. Даже природное удовольствие, причем дешевое и доступное, как сон регламентировалось нормами.
Лежа, как приговоренная к пытке, Ноннель не надеялась заснуть. Терзания за Этель входили в привычку, гнавшую сон. Внучка, получившая от образованной бабушки знания, на которые имелось привилегированное право у главенств и жителей верхнего города, рисковала погибнуть, как особа, проявившая черты свободолюбия и непокорства.
Ноннель начинала жалеть, что приучила Этель с малых лет думать. Надо всем, что происходит. Над каждой деталью. Подвергая анализу собственные шаги. Главенства предпримут попытку устранить выбивающуюся из толпы личность, рожденную в низшем слое общества. Среди нормалей Этель придется испытывать интеллектуальный голод и нежелание связываться с кем-нибудь из них теснейшим образом. Ноннель повезло иметь семью, а любимой внучке она подкинула ещё тот сюрприз. Вздохнув, словно от испытываемой боли, пожилая женщина поймала себя на мысли, что, переведя девушку на противоположную сторону невежества, отдала её на растерзание одиночеству. Зная нрав внучки, она могла не сомневаться, что одинокий путь под силу внешне хрупкой обладательнице стойких взглядов. Но она могла только строить догадки о судьбе, ожидавшей Этель. Желая не забегать далеко в будущее, Ноннель переключилась на куда более существенную опасность. Если главенства прознают о нарушении закона, Этель никто не пожалеет. Оставалось действовать аккуратно, чтобы не выдать то, что по сути из тайны превращалось в очевидное и в скором времени кто-нибудь из нормалей мог бы заявить о выявлении нарушителя. Запас времени до разоблачения позволял пожилой женщине обучить внучку премудрости, когда и как следует прикидываться глупышкой. Почувствовав себя спокойнее от принятого решения, она ощутила приближение дремы и не смогла отказаться от соблазна поспать. Хотя бы немного.
Волосы, не перестававшие пахнуть лавандой, символизировали о приближении женщины, по его милости ввергнутой в низы общества. Гордон чувствовал спиной, что она подошла на достаточное расстояние, чтобы начать беседу. Не оборачиваясь и, продолжая созерцать ствол столетнего дуба, он поприветствовал представительницу нормалей.
– Время не щадит людей сильней, чем детей природы.
– Мы все дети природы, – не поддавшийся грузу пожилого возраста голос прозвенел на опушке леса.
– Ты все споришь. Такой и умрешь, – засмеялся Гордон, находя в себе силы повернуться лицом к единственной женщине, все ещё заставлявшей его нервничать. Уже не от любовной лихорадки. Скорее от памяти о той любви.
– Умру, не сомневайся, но впереди у меня имеется пара важных вопросов, и я намерена получить ответы.
