– Арсений Попов! – озвучил кладовщик, здоровенный бородатый мужик, обладатель ровного мягкого баса.
– Да, это я, – сказал Сеня, протягивая паспорт.
– Не надо, – в глазах рабочего мелькнуло узнавание. – Видел вас в "Добром утре". Вы тот самый Попов, который изобрёл, как её, эту… Квалию?
– Квáлиа, – вежливо поправил Сеня. – Прибор для полного взаимопонимания.
– Ну да, – сказано было нарочито скептически.
– Что ж, чтобы прийти к взаимопониманию прямо сейчас, мой прибор нам, слава богу, не потребуется… Да?
Кладовщик нахмурился и уставился на посетителя недобрым взглядом. Повисло молчание.
– Можно мне забрать реагенты? – теряя терпение, спросил Сеня. – Побыстрее, пожалуйста. Мне давно пора домой.
Мужчина поднял брови, будто смотрит на что-то диковинное, покачал головой и исчез среди полок. Скоро он вернулся, неся в руках нужные коробки.
– Вот здесь всё, что в списке.
– Хорошо.
– Можно задать вам нескромный вопрос? – вдруг спросил кладовщик, что-то отмечая в планшете.
– А можно ответить вопросом на вопрос?
– Валяйте.
Сеня склонил голову, как делает всегда, когда указывает людям на их нелогичность или иной более лёгкий порок:
– Если я спрошу – насколько нескромный вопрос вы хотите задать – то вы сразу же зададите его или всё-таки попробуете сначала мягко выразить направление своей мысли, чтобы потом по моей реакции понять, следует ли поднимать озвученную тему?
Казалось, в сгустившемся от столкновения двух реальностей воздухе можно было вешать ложку.
– Мне говорили, что вы мудак, а я всё никак не мог взять в толк, о чём это они…
Пришло время Сени хмуриться:
– Простите, что вы сказали?
Кладовщик облокотился на обе руки, подвинулся поближе к Сене и сказал:
– Добрые люди говорят, что вы – мудак. Не потрудитесь ли вы доказать мне обратное, ответив на нескромный, можно сказать, личный вопрос?
Сеня сглотнул. "Что ещё за добрые люди, Ницше их подери?!", – подумал он, но всё же не смог сказать "нет".
– Что за вопрос?
– Вы с женой свой аппарат когда-нибудь пробовали?
– Что? Нет!
– Боитесь?
– Чего мне бояться? Мы с женой любим друг друга!
Кладовщик сделал понимающий вид.
– Вот и проверьте! Вы же учёные всегда так делаете? Будет вам приключение! – сказал он и рассмеялся громко и с большим удовольствием.
– Не ваше дело! – вяло запротестовал Сеня. Было что-то в этом человеке обескураживающее.
– Да я же не со зла, господи! – подняв правую руку перед собой, сказал мужчина. – Просто я был женат. Трижды! И застрелите меня, если я не хотел бы знать, что было в головах у этих… женщин, – сказав это, он с неподдельным удивлением стал разглядывать голый безымянный палец. – Как он, этот ваш аппарат вообще работает? Я вас, кстати, не отвлекаю?
Сеня не любил такие ситуации. Хуже всего – быть обязанным человеку за банальное дружелюбие. Что ему от меня надо, этому типу? Сначала лезет ко мне в личную жизнь, смотрит на меня как на говно, а теперь окатит контрастным душем – одной рукой похвалит, а другой ударит? Да пошёл он!
– Отвлекаете, – сказал Сеня. – Я уже сказал вам, что тороплюсь домой. Не будем тратить время впустую, и пусть каждый займётся задачами, которые ему по силам. До свидания.
Он вернулся в лабораторию, где подготовил всё для завтрашней работы, а затем наконец-то вышел на улицу и сделал очень глубокий вдох. Дома его ждала вечно отстранённая Мальвина, и он хотел лишь поскорее запереться в своём кабинете и проспать без снов до утра, чтобы вернуться к работе. В другое время он бы пожаловался на это хамло со склада, но нынче разум Сени был поглощён его последним изобретением – биосемантическим синхронизатором, или Квалиа, как называл его он сам. Этот прибор позволял проникать в самую суть организации категорий в голове другого человека.
"С помощью него люди действительно заговорят на одном языке!" – думал сорокалетний изобретатель, подходя к двери съемной квартиры.
– Привет, кот учёный.
Мальвина приготовила ужин и теперь прихорашивалась. Сегодня она собирается в кино с подругой. Сеня не обращает на неё никакого внимания, он ест, не чувствуя вкуса, размышляя о своей чудо-машине для взаимопонимания, отвлекаясь иногда на паскуду-кладовщика, никак не желавшего покидать его психику.
Насытившись, он-таки льнёт к Мальвине и пытается её обнять, но она отстраняется.
– Не надо, у меня…
– Что? – спрашивает он.
– Маникюр! – говорит она, показывая ему свои неестественно длинные ногти.
– Как маникюр мешает принять мои объятья?
– Давай ты не будешь строить из себя жертву домашнего насилия, ладно? – поняв, что это было грубовато, она делает вид, что не имела в виду ничего личного.
У него неприятно ухает в груди. Каждый раз, когда она отвергает его нежность или доброе намерение, от него будто откусывают кусок. Я уменьшаюсь рядом с ней? Почему она просто…
– Ты правда не понимаешь, почему это меня задевает?
– Что – это? – спрашивает Мальвина, состроив гримасу осуждения.
– Что ты… Что я… Что мы…
Мальвина громко смеётся ему в лицо.
– Ну ты прирождённый оратор! Ты хотя бы спасибо сказал за ужин. Я к тебе кухаркой не нанималась, понял?
Он испытывает стыд – не из-за того, что говорит она, а потому что сам не мог подобрать нужных слов… Он трус? Или она – дура? Мы живём вместе уже полтора года, но с самого начала это было её идеей. Почему она всё ещё со мной?
