Каким же было мое удивление, когда я увидел, что женщина курит. Мне в ту пору было пять лет, и в моем детском мире, а значит, и во всей Вселенной, курили только мужчины, а женщины – ни-ни.
То, что женщины иногда выпивали рюмочку-другую сладкого вина, я знал.
Что мужчины и женщины целуются, и от этого появляются дети, тоже знал.
Но то, что женщина может курить, для меня было полной неожиданностью.
Когда я высказал это свое удивление маме, она просто отмахнулась от меня, сказав:
– Это не женщина, это тетя Нина-курилка.
И тогда я понял, что эта курящая тетя какая-то особенная.
Не как все тети.
Она и на самом деле была особенная. Жила одна в своем бревенчатом доме на окраине города. В ее саду за домом цвела и плодоносила крупная «Родительская» вишня, а в глубине росли разлапистые яблони с белыми, как сахар, прозрачными на свет яблоками.
Но мы, мальчишки, редко лазили в ее сад, так как там жили самые страшные для нас существа – злые жужжащие пчелы. Всех, кто попадал в их поле видимости, они ужасно и безжалостно жалили. Всех, но только не тетю Нину-курилку.
И вообще люди поговаривали, что тетя Нинка-курилка знала язык пчел, и поэтому они ее слушались и приносили много сладкого и желтого, как солнце, меда.
И эта необычная женщина с ее умением курить и разговаривать с пчелами, волшебным садом и сладкой вишней тянула меня к себе, как магнитом. И как-то так незаметно мы с ней подружились.
Тетя Нина была веселой и жизнерадостной, как, впрочем, и дом, в котором она жила, и сад с вишнями, пчелами и яблонями – все было пронизано какой-то легкостью и жизнелюбием. А курить, как оказалось, она начала из-за пчел.
Отец ее умер рано, когда она еще не полностью освоила уроки пчеловодства, и чтобы ухаживать за пчелами и собирать мед, ей пришлось закурить. Сначала курила для дыма, чтобы ее не кусали пчелы, а потом это вошло в привычку.
Мужа и детей у нее никогда не было, да и родственников тоже. Так что меня она полюбила как сына. А мне за эту необычную дружбу часто попадало от родителей.
И правда, что может быть хорошего от дружбы мальчика со взрослой одинокой женщиной, курящей и даже пьющей. Она делала такое количество медовухи, что не успевала ее продавать, поэтому остатки пила сама.
Иногда у нее появлялись любимые мужчины. Но ненадолго. Что-то с ними у нее никак не ладилось, хотя в эти дни она не пила и не курила. Может, поэтому у нее и не ладилось.
Я рос.
Тетя Нина жила.
Выпивала, курила и принимала на какое-то время случайных мужчин. Продолжала быть веселой и задорной.
Но я все время смотрел на нее и ждал.
Ждал, когда же она помрет.
В этом были уверены все: и мои родители, и все наши соседи, и участковый, и моя школьная учительница.
А она все не умирала.
Она своим проживанием в нашем обществе подрывала моральные устои, правила долгожительства и авторитет медиков, которые всегда утверждали, что пить, курить и прелюбодействовать нельзя, даже по отдельности это все вредно для здоровья, а в совокупности – просто смертельно.
Нам, детям, показывали на нее пальцем и говорили:
– Видите, какая плохая тетя, она курит, поэтому скоро заболеет и помрет.
А когда тетя Нина, шатаясь, шла к своему дому, опять показывали пальцем и говорили:
– Видите, какая тетя бяка. Она пьет бяку и поэтому скоро умрет.
А женщины, наши мамы, обсуждали каждое романтическое увлечение тети Нины, стоя кучками, и обязательно прогнозировали ей кучу болезней.
А Нинка-курилка не умирала и не умирала. Она даже никогда не болела. Только простудой, и то быстро вылечивалась своей крепчайшей медовухой.
Так текли годы.
Я вырос и ушел в армию.
Вернулся.
Женился.
Но не закурил и не стал пить, как моя знакомая. По праздникам, конечно, выпивал, но немного. Видимо, это постоянное ожидание смерти человека, к которому сильно привязан в детстве, действует как тормоз на все вредные привычки.
Наконец у нашего поколения пошли дети, которые подросли. И уже они стали лазить в сад Нинки-курилки. И уже мы стали пугать их пороками этой женщины, мы, которые сами выросли на этих страшилках.
У многих моих ровесников стали умирать родители.
А тетя Нина-курилка как жила, так и продолжала жить и ухаживать за своими вишнями, яблонями, пчелами.
Когда мне исполнилось тридцать лет, по воле судьбы я покинул родные края и почти двадцать лет прожил вдалеке не только от своей малой родины, но и от своей страны. Но, выйдя на пенсию, вернулся и местом жительства выбрал свой город, где родился.
Он сильно изменился.
Я, как только обустроился, поехал туда, где прошло мое детство.
Кругом были новостройки, широкие проспекты.
Но домик с садом тети Нины-курилки стоял. Только уже не на окраине, а почти центре.
Честно говоря, я никак не думал увидеть ее в живых. Но в калитку все же постучал. Навстречу вышла она. Старая, седая, но с острыми глазками и неизменно: папироской во рту. Я даже вскрикнул:
– Тетя Нина, жива!
– Жива, жива, а что мне сделается, же вся законсервирована спиртом да никотином.
С этими словами она обняла меня и провела в дом.
Дом постарел. И сад постарел. Вишни почти не было, яблони одичали, пчелы исчезли. Оставшиеся ульи, вросшие в землю, гнили.
