I
– Так, Максим, ты уже большой мальчик, подойдешь к регистратуре, получишь талон. А мне пора на работу.
Я молчал, глядя на суетящуюся и спешащую на работу мать. Мне вовсе не хотелось, чтобы она меня провожала. Мама хотела, чтобы я рос самостоятельным, но при этом все время меня опекала. Женская логика.
– Не молчи.
– Конечно, мам, все будет нормально, не волнуйся.
– Не простудись! Обратно пойдешь – шарф одень. Вечером все мне расскажешь. Ну все, целую, – мама поцеловала меня в щеку и побежала к остановке.
«Мне уже шестнадцать, мама». Я не сказал, только подумал.
Было видно, как сильно она устала – тяжело устраивать свою жизнь в это тяжелое время, получать второе высшее и ухаживать за сыном, который, возможно, скоро станет инвалидом. И хотя со стороны казалось, что она способна выдержать любое испытание, я прекрасно слышал ее ночные тщательно скрываемые слезы. Сейчас она хотела внушить мне уверенность в том, что все обойдется, хотя сама совсем не была в этом уверена.
Перед тем, как идти внутрь, я окинул взглядом здание детской поликлиники восточного района Энска. Мрачное обшарпанное строение утыкалось в серую пелену февральских туч. Оно все еще казалось мне незнакомым, ведь раньше я сюда практически не ходил. Зато за последние три месяца – невролог, невропатолог, а теперь еще и…
– Вам к кому? – суровая женщина у столика регистратуры обратилась ко мне, не поднимая взгляд.
– Психиатру.
– Фамилия?
– Лазутин.
В ответ – усталый вздох, полный раздраженного презрения.
– Ваша фамилия, молодой человек, – женщина сердито посмотрела на меня.
– Ох, извините. Логинов Максим Алексеевич.
– Полис.
Я протянул ей недавно полученный документ. Она ввела в компьютер необходимые данные – ого, у них есть компьютер – и, распечатав на матричном принтере талон, отправила меня к врачу.
– Лазутин – второй этаж, кабинет двести шесть.
– Спасибо.
Так как в последнее время я не испытывал головокружений, то решил подняться по лестнице. В поликлинике было необычно тихо, несмотря на сезон простуд. На втором этаже мое ощущение чего-то странного от необычного для поликлиники покоя усилилось: в коридоре не было ни одного посетителя.
Я робко постучал в дверь, нерешительно зашел.
Сразу почувствовал легкую тревогу. Ее причиной была довольно странная обстановка в кабинете двести шесть. Небольшое помещение, ярко освещенное лампой дневного света, не производило впечатление стандартного медицинского кабинета. Сходство начиналось и заканчивалось рабочим столом у окна напротив входной двери – как у всех врачей, у которых я был. Меня поразили странные для кабинета психиатра предметы, располагавшиеся в комнате.
Первое, что бросалось в глаза – искусственный камин, интегрированный в стену. Черный пластик с ярко-красными вкраплениями имитировал на дне камина тлеющие угли. Несмотря на эффектную мерцающую подсветку, скрыть искусственность огня не удавалось. Камин был включен, но тепла я от него не ощущал. Не создавал камин и ощущения уюта. От него почему-то веяло опасностью.
Рядом со столом, прямо на полу, размещался музыкальный центр, черные отсеки различных модулей которого были окружены огромными колонками. Шикарная модель от AKAI – помимо двух отсеков для кассет, я разглядел CD-привод с трехдисковым чейнджером и цифровой радиоприемник. Такой аппарат был бы уместен в квартире меломана-эстета с высокими запросами звуковоспроизведения, но никак не здесь. Интересно, где же он нужные диски берет? Вообще, хоть какие-то диски.
Рядом с небольшим шкафчиком, заставленным толстыми книгами, стоял небольшой белый ящик, напоминающий холодильник с мороженым. Я подумал, что не удивлюсь, если открою верхнюю крышку и увижу среди кусков сухого льда эскимо в красно-синей упаковке или «лакомку».
Перед столом был стул для пациентов – черного цвета, на вид очень дешёвый, с тонкими металлическими ножками. От выглядел совершенно неустойчивым. Этот стул не мог быть удобным. К тому же он был еще и низким, из-за чего на собеседника можно было смотреть только снизу вверх. Стул психиатра – другое дело: широкая спинка на вращающемся основании, обитая кожей, очевидно, годилась и для того, чтобы расслабиться и для того, чтобы работать.
– Лазутин Михаил Ефремович, – усевшись в кресло, представился врач. – Садитесь, пожалуйста.
Я послушно сел на хлипенький стульчик и протянул Лазутину свою медицинскую карточку. Он бегло пролистал заметки предыдущих врачей, не выказав большого интереса, и вернул ее мне.
– Максим Алексеевич, я считаю, что должен сперва выслушать вас без учета мнения предыдущих специалистов. Это не потому, что я их не уважаю. Я просто не хочу, чтобы их выводы программировали нас с вами на определенный результат.
– А откуда вы знаете, как меня зовут?
Он на мгновение растерялся, даже дернулся от неожиданности. Но быстро взял себя в руки.
– Я прочитал ваше имя на карточке. Расскажите, что вас беспокоит. Не стесняйтесь, расскажите всю историю, у нас полно времени.
– Ну… с чего бы начать…
И я начал с самого начала.
– В конце прошлого года со мной произошел несчастный случай. Был ноябрь, но довольно тепло. Я зависал с друзьями, и нам пришла в голову мысль погулять, и я взял с собой скейт. Мы спокойно гуляли, пока не выбрались к водохранилищу… Было, конечно, плохой идеей по нему кататься, но очень уж соблазнительно выглядела его гладкая поверхность. Я сделал кикфлип, но на льду не удержался, доска выскочила из-под меня, и я упал, ударился затылком. На короткое время потерял сознание, а когда очнулся, уже был в одиночестве – друзья убежали за помощью. Они испугались, потому что я сильно повредил голову и пошла кровь. Я не мог пошевелиться и встать. Я просто лежал, смотрел, как под моей головой растекается лужа крови и слушал, как хрустит подо мной лед, и тихо, еле слышно, плещется вода. – Углубившись в воспоминания, я снова почувствовал неприятное ощущение налипшей на волосы остывающей крови и услышал этот едва слышный плеск где-то глубоко внизу. – Кстати, когда я сюда вошел, откуда-то услышал похожий звук, с улицы, наверно.
