Глава 1. Костюм.
Шуршит. Расправляю. Залезаю в штанину, пролезаю в рукав. Вжииик, закрываю молнию YKK под горло. Нет, чуть назад, спускаю собачку по грудь, показываю волосы – так-то! Brutal! Truu man! Ставлю воротник – я рыцарь в новеньких блестящих латах, гоночный болид. Разглаживаю рукав ладонью, шуршит. Распрямляю спину – на груди красуется трилистник, ориджинал. Я супергерой, впервые примеряющий супер-костюм, он шуршит мне в ответ: ты избранный, you're a god, fuck yee.
На меня из зеркала таращится хозяин мира: модная стрижка, руки в карманах, новенький спортивный костюм, зелёный с дизайнерскими вставками темно-синего и белого цвета, поднятый воротник. Хозяин мира ухмыляется мне, задрав нос, сверху вниз пилит насквозь. Думаешь проскочить, нЮнЯ? Не сегодня. Нет. Сегодня ты встретил меня.
– Ты это мне? Повтори. Ты это мне сказал? … Ты это мне? … А кому ещё? Здесь только я! За кого ты меня держишь, ублюдок?
– Что-о-о?? – отвечает зазеркальный хозяин мира неожиданным женским голосом.
– Что?
– Что ты говоришь? Ты это мне? – женский голос теперь отчётливо доносится из другой комнаты.
– Не тебе, мам.
– А кому? Ты с кем там?
– Ни с кем, один я.
– Ни с кем? Эмм… Кушать иди.
– Не сегодня!
– Чего-о?? Сейчас же иди! Остынет! Ау! Кому говорю?
– Иду я, иду.
Звонит телефон, мать берёт трубку.
– Алё! Когда? Он же не служил?
Глава 2. Всегда ешь первое.
– Суп? – уточняю я, падая на стул. Мать суетится по кухне.
– Да, суп. Суп, когда голодный, когда простыл, когда замёрз… Всегда суп.
– Угу.
Мать ставит дымящуюся тарелку супа передо мной. В телеке едут танки. Диктор в блестящем костюмчике вещает о коллективном западе, о военной мощи России-матушки.
– … когда отравился – суп, суп после операции, когда не можешь сходить по большому – тоже суп…
– Мам! Я ем.
– Да ешь, ты ешь, господи! Слова сказать нельзя. Приятного аппетита.
Путин кричит о возвращении Крыма в родную гавань. Мать, завидев президента, послушно присаживается за стол.
– Нормально! А чё так можно было? Захотел – забрал?
– Крым всегда наш был.
– Как это ваш? Его же отдали ещё до твоего рождения.
– Ну так, своё дали – своё взяли. Что непонятно? – Трррр! – трещит на стене телефон.
Мать идёт к телефону. – Ешь давай! Алё! Как забрали? Только же повестку вручили?
– Огооонь! – в кухню впархивает систер. Сестрёнка обнимает меня за шею и смачно чмокает в ухо, оставляя, фирменный мокрый след. Так и не разобрался, мне больше приятно или противно от этой её традиции. Стираю слюну ладонью. – Костюмчик отпад, бразер! На свиданку намылился? – она гладит меня, шуршу.
– Нет. – отвечаю, а сам слежу за её молодым человеком, который входит следом. Вот он мне определённо не нравится, с этим я разобрался. Имя у него ещё такое, американское. ОлдДжаз – старый джаз! Этот сухощавый подонок с походкой Макгрегора слегка вприпрыжку кидает впроброс своё «общий салам» и направляется прямиком к холодильнику словно тот его питомец, любезно оставленный нам на прокорм. И теперь кровный хозяин приходит проведать питомца, а тот на радостях, виляя белой дверцей, выдает хлыщу кусок копчёной колбасы, который я, между прочим, припас непосредственно для себя. Для, мать меня, себя! Нет мне не жаль! Но скоро ночь, а это значит, что все спят, но не сплю я. Одолеваемый, как всегда, тяжёлыми мыслями о мироздании и своей роли в нём я прихожу на кухню, съедаю кусок колбасы с пышным белым хлебом, и тогда мир снова приходит в равновесие.
